Танец стихий

Я думала, что найду подсказку здесь, рядом с Роже. Все сразу пойму, когда взгляну на любимого. А оказалась в тщательно подготовленной клетке, в которой даже силу свою проявить не могу: я кожей ощущала, что все вокруг пропитано мертвой силой мицара, а чтобы взаимодействовать с силами стихий, нужно соединиться с природой. Он словно перекрыл русло реки моих сил, лишив живительной влаги. Все очень жестко и расчетливо. Да, в таком сосуде не осталось ни микрона для даже малейшего чувства.

Но все же я недоумевала: что ему от меня нужно? Убить? Анах бы убил меня сразу, без тени сомнений, как только увидел. К тому же, в этой комнате, я не смогла бы противостоять мицару в магии. Или в нем осталось намерение умертвить меня медленно и мучительно, чтобы отомстить за страдания? Голодная смерть среди гор подошла бы для этой цели великолепно, но нет: еду мне принесли практически сразу же… хорошо, хоть одеться успела.

Или использовать как приманку для Ривиэля, чтобы сначала пришить любовника, потом меня? Тогда все его действия вполне логически объяснимы: доставить цваку как можно больше боли от того, что его женщина принадлежит другому. На правду похоже, но тут имеется загвоздка: я не женщина белобрысого панка, и спасать меня он не примчится, так что Роже ожидало бы разочарование… если бы мицар мог испытывать его.

Я тяжело вздохнула: если так, то будущее мое имеет довольно мрачную окраску: сидеть на вершине горы, общаясь лишь с солнышками, периодически страдать, получая удовольствие от холодных ласк мицара, да ждать, когда тому надоест поджидать принца на белом коне. Которому и в голову не придет меня спасать. Он и так вполне себе счастлив где-то там, где водятся лживые Хранители.

Делать было нечего, спать не хотелось. Красивый костюм, перестав получать подпитку от магии стихии солнца, снова превратился в мой сценический костюм… Точнее, в остатки его, так как эти грязные лохмотья с чудом оставшимися кое-где стразами и рваными крыльями за спиной очень сложно назвать полноценным костюмом.

Вот и я себя сейчас ощущала так же, как выглядела моя одежда: запачканной, оборванной, с упрямыми остатками надежд на лучшее. Глотая горькие слезы, я смотрела на темные пики гор, чуть различающиеся по форме между собой, пока глаза не слиплись, поддавшись тревожному, изматывающему оцепенению, которое лишь по случайности можно перепутать с восстанавливающим силы сном.

Утро встретило слишком яркими лучиками восходящих солнц, от которых было некуда спрятаться: вокруг лишь прозрачная стеклянная поверхность. Утренние птахи, вылетев на раннюю охоту за завтраком, могли бесплатно любоваться местным шоу «за стеклом». Впрочем, что можно найти привлекательного в оборванке, которая с мрачным видом растянулась на черном ковре?

Я заставила себя подняться и сделать зарядку: после тяжелой ночи все тело ныло и упорно отказывалось подчиняться. Танцевать не хотелось, какие уж тут танцы с таким настроением? Йога тоже не принесла бы сейчас должного успокоения. Хотелось просто выплеснуть изнутри накопившуюся там бессильную ярость и безнадегу. Поэтому я, скинув мешающие движениям алые крылья, провела небольшой комплекс из восточных единоборств. Как раз в процессе я увидела мерцание, и в комнате проявился недавний маг с новым подносом.

– Кий-йя! – выдохнула я и ногой выбила поднос из рук анаха: остатки вязкой желтоватой жидкости, размазавшейся по стеклянному потолку, стекали вниз тягучими каплями, оставляя на черном ковре яркие пятна.

Анах замер в испуге, а потом поспешно ретировался: так-то, пусть в следующий раз стучится и просит разрешения войти! А то взяли моду: вламываются все, кому не лень. Даже в тюрьме мужчины спрашивают заключенных женщин, можно ли войти. Мало ли в каком я тут виде: может быть решила нагишом на утреннем солнышке позагорать?

До самого вечера так больше ничего и не происходило: похоже, что за плохое поведение меня решили оставить без сладкого. Я мерила шагами круглую комнату по кругу. Рисовала желтыми кляксами неприличные слова на прозрачном стекле, причем так, чтобы можно было прочесть и изнутри, и снаружи. Если вдруг за мной наблюдают с воздуха. То, что эти слова не означают для анахов ничего большего, чем для меня их загадочные письмена, в голову пришло уже слишком поздно. И я решила: раз сделано – пусть будет, просто так, для поднятия духа.

Медлительные солнышки совсем не торопились покидать небосвод, видимо, хотели подольше украсить мое общество, но все-таки им пришлось уйти на покой: суровый горизонт магнитом тянул их все быстрее. В наступившей темноте стало как-то не по себе: я что-то ощущала, но не понимала – что.

А когда поняла, было уже поздно: знакомые уже синие искры ищеек опоясывали мое тело со всех сторон, не давая ни малейшей возможности шелохнуться.

– Ну вот, – проворчала я, пытаясь освободиться. – Снова – здорово!