Танец страсти

Городок, построенный здесь, появился не только ради таящегося в недрах земли золота; он был пропитан удивительным духом радости и жизнелюбия. Воздух был чист, и простор давал ощущение свободы, которое радовало душу Лолы. Шум дробилок, измельчающих золотоносную руду, не раздражал, а создавал атмосферу целеустремленности и трудолюбия. Городок этот подходил ей целиком и полностью: здесь все было новое, все казалось возможным. Люди обогащались, много работая, или если им улыбалась удача. Шахты и промышленные постройки были разбросаны повсюду, однако, на взгляд Лолы, они не уродовали пейзаж, а, наоборот, казались красивы. Куда ни глянь, в отвалах вспыхивали золотые искры. Прежний мир уносило прочь потоком новой жизни, и с ним вместе уходили прошлые ограничения и запреты. Долину переполняла жизненная сила, она билась в шуме водяных колес и паровых двигателей.

На главной улице стояли два ряда деревянных домишек, салун, ресторан, кегельбан, книжная лавка и бордель; в единственной гостинице селились горные разведчики. В маленьком зале над салуном Лола выступала перед публикой, которая настолько изголодалась по развлечениям, что готова была платить за вход двойную цену. Публика была самая разнородная: простые старатели и работяги-шахтеры; недавно разбогатевшие и разодетые в пух и прах везунчики; управляющие и владельцы шахт — все они сидели и стояли бок о бок. Даже девочки из борделя столпились у двери, сунув головы в зрительный зал.

Перед выступлением Лола вышла на край крошечной сцены и доверительно проговорила:

— Мы все здесь старатели. — Она присела в реверансе. — Все мы — короли и королевы. Взгляните на меня. Перед вами скромно склоняется графиня.

На этой премьере падение короля Людвига было особенно популярно, а «Танец с пауком» вызвал предложения помочь в поимке ядовитого гада. К концу своего выступления Лола уже приняла твердое решение: Грасс-Вэлли станет великолепной площадкой, откуда можно покорять западные штаты. Она хорошо усвоила преподанный Людвигом урок: король способен подарить целое состояние, однако он с легкостью может его и отнять. Дальше в долине находилась самая богатая в Калифорнии шахта, и рядом с ней Лола вознамерилась обосноваться.

Чуть только Лола увидела бревенчатый домик на Милл-стрит, она поняла, что домик построен здесь именно для нее. Он был выкрашен белой краской и с четырех сторон обнесен верандой — точь-в-точь дом ее раннего детства в Индии. А когда Лола поглядела вдаль, на окружающие долину горы, ей показалось, будто из прошлого явились предгорья Гималаев, баварские Альпы вокруг Мюнхена, испанская Сьерра-Невада, придававшая древней Гранаде мерцающий блеск и дух волшебства. Обустраивая свой новый дом, Лола внезапно обнаружила, что делает это не для себя, а для маленькой девочки, которой была когда-то. В саду, наряду со здешними кактусами, она посадила бегонию и лилии, чьи цветы напоминали ей Индию и Испанию. На веранде висел гамак, в саду на ветке дерева — качели. Лола купила собаку, лошадь и зеленого попугая по имени Полли. Вскоре у нее образовался целый зверинец: две козы, поросенок, куры, индюки, пара попугайчиков-неразлучников. Не проходило и недели, чтобы ей не принесли какого-нибудь нового зверя или птицу. Сосед купил для нее дикого кота с искалеченной лапой, а сама Лола выкупила у владельца бродячего цирка бурого медвежонка.

По утрам в субботу она давала уроки танцев трем местным девушкам. «Стойте прямо, старайтесь быть высокими, гордыми», — не уставала она повторять. И больше не старалась убежать от Элизы Гилберт. Если ее обвиняли в том, что она ведет себя как ребенок, Лола не огорчалась. Приезжие из Европы ожидали встретить величественную графиню, а вместо этого видели загорелую женщину в простом ситцевом платье, которая с упоением копалась в саду. Когда Петр Штейнкеллер эмигрировал из Польши, он нарочно разыскал Лолу, желая ее повидать.

— Ну и загорели же вы! — вскричал он, едва ее увидел. — Совсем черная. Я с трудом вас узнал.

Разумеется, в маленьком городке нетрудно нажить себе врагов. Генри Шипли был редактором газеты «Грасс-Вэлли телеграф», и столь большая власть явно не пошла ему на пользу. Хотя Шипли был еще молод, он успел устать от жизни и проникнуться изрядным цинизмом. Каждую неделю он с большим удовольствием поносил на страницах собственной газеты заезжих актеров, а потом у него достало наглости оскорбить Лолу. Вражда между ними к тому времени тлела уже несколько недель, и это оказалось последней каплей. Разъяренная Лола отыскала Шипли в салуне, где он пил виски, хотя было всего лишь десять утра.

— Вы посмели назвать меня лицемеркой! — накинулась Лола на редактора.

— Да это же могущественная Монтес! — с насмешкой отозвался тот.

— Я требую извинений!

Шипли, разумеется, отказался, и тогда Лола обрушилась на него с бранью, подкрепляя свои аргументы ударами хлыста: