Танго на цыпочках

Он не раз повторял, что мы с ним не кровные родственники. Не просто так же он заострял внимание на этом факте.

Итак, Марек мне нравился. Да и какая, скажите, девушка станет возражать против подобного поклонника? А с учетом того, что девушка мужским вниманием не избалована… Но без Тимура мне будет как-то не по себе, я привыкла к его постоянному присутствию, задумчивой физиономии, мощным рукам и кельтским узорам. Не хочу выбирать, хочу, чтобы они оба остались.

— С чего ты взял, будто я попрошу тебя уехать?

— С потолка. — Тим усмехнулся. — Ладно, Ник, хватит притворяться, я тут лишний. С самого начала лишний, понимаешь?

Понимаю, лучше его самого понимаю. Это только в анекдотах третий не лишний, третий запасной, в жизни по-другому. И Мареку я обещала, что Тим завтра уедет. Марек даже вызвался подкинуть Салаватова до лодочной станции, чтобы тот мог спокойно уехать в Бахтинск. Наверное, решение было разумным и устраивающим все стороны, но, видит Бог, меня трясло от одной мысли о том, что придется остаться одной.

Марек… Марек чужой.

— Не уезжай. — Голос предательски дрожит, точно я маленькая девочка, которой безумно страшно оставаться одной в большой пустой квартире, где много темных уголков и скрипят половица, а из приоткрытого шкафа выглядывает морда фантастического зверя.

— Оставайся, Тим. Пожалуйста, не надо уезжать. Мы… Мы вместе уедем, как приехали. Потом. Позже. Через семь… Через шесть дней. — Наконец, все сказано и можно вдохнуть спокойно. За страх и детский лепет немного стыдно, но Салаватов поймет, Тим всегда меня понимал, даже раньше, когда почти не обращал внимания, но все равно понимал.

За это понимание его и полюбила. И сейчас, наверное, тоже…

Не знаю. Совсем запуталась.

— Смотри. — Предостерег Салаватов. — Потом жалеть будешь, что не выставила, когда была такая возможность.

— Не буду.

— «Не буду». — Передразнил он. — Спать иди.

Мне приснился горбатый карлик в шутовском колпаке с золотыми колокольчиками. Карлик прыгал и корчил рожи, а потом достал из-за пазухи колоду карт.

— Сыграем? — проскрипел он в самое ухо, и колокольчики на колпаке задребезжали, словно дырявые кастрюли в тележке старьевщика. — Это дама.

У червовой дамы было шикарное платье из алого бархата и Ларино лицо.

— И это дама. — Рядом легла еще одна карта: дама трефовая в черном наряде и смешной короне. Лара? Еще одна Лара? Нет, не Лара, эта женщина просто похожа на мою сестру. Наверное, это Вика.

— Это тоже дама.

На сей раз мне было позволено увидеть себя саму в удивительно красивом платье. Огненно-рыжее, с желтыми ромбами.

— Дама пик бьет всех! — Возвестил карлик, швыряя поверх трех карт четвертую. Я хотела посмотреть, кто она, пиковая дама, но карта упала рубашкой вверх.

— Дама пик — старшая! — Карлик шлепнул меня по протянутой руке. — Дама пик… Дама пик…

— Кто она?

— Она — ангел. Под землею, под травою, под полярною звездою ангел спит… Белый ангел, черный лотос. Еще не нашла?

— Нет.

— Плохо, плохо… Пики козыри. Достань лотос, козырем станешь. Это король.

В этом странном раскладе у королей не было масти, да и короля только два: Марек и Тимур.

Тимур и Марек.

Пики и червы. Почему? Не знаю, во сне легко обходится без логики.

— Две дамы и два короля. О-ля-ля! — Карлик с отвратительнейшими ужимками запрыгал вокруг стола. В этот момент он больше всего походил на уродливую обезьяну, выряженную в диковинный наряд.

— Почему дамы две? Их же четыре?

— Ты плохо смотрела. Две. Две дамы… — И точно, на столике остались лишь моя и вторая, пиковая карта, да короли. — Две дамы, два короля. Какой интересный расклад? Кто выиграет? Пики козыри!

— Почему?

— Потому, что они пики, глупая. — Карлик расхохотался, и я проснулась. Голова раскалывалась от боли, а в горле першило. Никак ангина? Вот тебе и прогулка под луной, вот тебе и романтика, небось, к обеду температура прыгнет, горло распухнет так, что глотать не смогу, а тут еще и сны идиотские снятся.

Пики козыри. Идиотизм.

Год 1905. Продолжение

Как и предупреждал доктор, кризис наступил ночью. Аполлон Бенедиктович, несмотря на все свои старания, задремал, однако, как только Наталье стало хуже, очнулся. Она металась по кровати и бредила, звала, стонала, говорила что-то ломким болезненным голосом. Открытые глаза казались черными, а волосы седыми.