Танго на цыпочках

— Разве?

— Со мной она хотя бы выползет из раковины. Вся ее жизнь — тесная серая раковина, унылая и бесперспективная. Пусть хотя бы немного поживет, как человек.

— Где тебя так лапшу на уши вешать научили?

— Так не тебе же, — нимало не смущаясь, парировал Марек. — Брось, ты же нормальный мужик, ты же видишь, что она на меня запала, стоит пальцем поманить, и сама в постельку прыгнет.

— Хочешь в морду?

— Не хочу. — Егорин даже отодвинулся, однако, разговор не прекратил. — Ладно, давай серьезно, сколько ты хочешь?

— В смысле? — В данный момент времени Тимур хотел убраться в тень: плечи неприятно покалывало, знать, слишком долго на солнце сидел, вот и, пожалуйста, чует его сердце, что без солнечного ожога не обойдется: вечером кожа покраснеет и каждое прикосновение будет причинять боль. А все из-за болтуна.

— Ну, пять штук. Пять штук баксов за то, чтоб ты убрался с острова.

— Чего?

— Ладно, десять. Но это потолок, больше дать не могу. Хотя, если не сразу… Пятнадцать. Идет? С нее ты столько не поимеешь, да и ждать придется, пока в права наследования войдет, пока покупателей на квартиру или коллекцию найдет… И прими во внимание тот факт, что девочка, получив бабки на руки, вспомнит о тебе. Ты кто? Зэк. А она — богатая наследница, такую в любой компании с распростертыми объятьями примут. Ей понравится: дискотеки, клубы, магазины, друзья… новые, прошу заметить, друзья. Они быстро подскажут, что зэку в одной с ними компании делать нечего. И она с тобой расстанется, возможно, немного пострадает, как над любимой сумочкой или босоножками — бабы обожают лить слезы по пустякам — но тебе от этого легче не станет. Нет, ты, конечно, можешь нажать на жалость, припомнить славное прошлое, совместные походы в зоопарк. И, вероятно, некоторое время подобная тактика будет приносить плоды, но, вопрос, как долго? Так не лучше ли поступить, как нормальный мужик, и дать ей свободу.

— С тобой?

— А хоть бы и со мной. Я, во всяком случае, ее не обижу, будет заниматься, чем пожелает, но только под присмотром.

— То есть, — уточнил Тимур, — я — неподходящая пара, а ты — подходящая.

— Вот именно! — Марек вскочил. — Вот именно, что я — подходящая пара по всем параметрам. Я выведу ее в свет, я позабочусь о воспитании, образовании, я прослежу, чтобы ее научили подбирать одежду, делать макияж, вести себя в обществе, чтобы…

— А ей это надо? — Салаватов закрыл глаза, пытаясь утихомирить красную пелену, ярость алым клубком дыма клокотала внутри, наверное, когда-то давным-давно из-за такого же дымного клубка случился Большой взрыв, и родилась Вселенная.

Главное, чтобы и сегодня до взрыва не дошло. Вселенная Вселенной, но Марек взрыва точно не переживет. Егорин же, не чувствуя опасности, трещал сорокой, расписывая, как плохо Нике будет с Салаватовым и как хорошо с ним, с Мареком. Господи, сделай так, чтобы он заткнулся, иначе…

У Тимура скулы свело от злости. Этот тип относится к Нике, точно к зверушке, редкостной, дорогой, но абсолютно безмозглой зверушке, которая не в состоянии сама принимать решения.

— Ты подумай, ладно? Пятнадцать штук на дороге не валяются. А за нее не волнуйся, все чин чином будет, свадьба, платье, лимузин…

— И когда?

— Ну… — Марек вдруг замялся, словно услышал неприятный вопрос. — У меня тут одна проблема… знаешь, как бывает, когда… в общем, не важно, я разберусь. А ты подумай.

Единственное, над чем собирался думать Тимур, так это над вопросом: стоит ли пересказывать Нике сию занимательную беседу или нет. Решил, что не стоит: она все равно не поверит, еще сочтет, что Салаватов клевещет на «родственника».

— Может, в тень пойдем? — Предложила Сущность. — А то потом больно будет…

Год 1905. Продолжение

Заснуть удалось лишь на рассвете, пани Наталья успокоилась еще раньше, кризис минул и, судя по всему, девушка выживет, однако…

Они сами виноваты. Ее слова не давали покоя. Кто виноват? Почему столько крови? Бред или… Нет, не возможно. Аполлон Бенедиктович изо всех сил гнал страшные мысли прочь. Заподозрить пани Наталью в столь ужасных вещах? Да он просто подхватил здешнее безумие, которое распространяется по воздуху подобно инфлюэнце. Однако, несмотря на все старания, мысли продолжали преследовать Палевича даже во сне, превращая последний из отдыха в настоящую пытку.