Танго на цыпочках

— Аполлон Бенедиктович? Проснитесь, пожалуйста. — И Палевич, опасаясь рассердить зверя, послушно открыл глаза. В комнате было светло, и следователь вздохнул с облегчением, приснится же такое, это все Федор с его рассказами про оборотня повинен. В следующую минуту Аполлон Бенедиктович заметил ее. Девушка? Женщина? Глубокая старуха? Не понятно. Черный плащ, черная шляпка и черная густая вуаль не позволяли определить возраст незнакомки.

— Аполлон Бенедиктович? — Прошептала она. Специально говорит тихо — понял Палевич — чтобы потом по голосу не узнал.

— Кто вы?

— Простите, но имя назвать не могу. Я пришла затем, чтобы предупредить вас.

— О чем?

— Уезжайте! Оборотень остановится, он больше не будет убивать, если вы уедете.

— А если останусь?

— Тогда…

Палевичу почудилось, будто незнакомка улыбается.

— Тогда вы, пройдя по трупам, может быть, и сумеете заглянуть ему в глаза, но готовы ли вы к этой встрече?

— Я не уеду.

— Жаль. — Незнакомка положила что-то на стол. — Я буду молиться за вас. За нас, за всех нас.

— Кто вы? — Повторил вопрос Аполлон Бенедиктович.

— Тень из прошлого. Простите. — Прежде, чем Палевич успел предпринять что-либо, незнакомка вышла из комнаты. Бежать за ней было бессмысленно, в неглиже много не побегаешь, а ждать, пока он оденется, дама не станет.

На столе лежало кольцо и крестик, маленький серебряный нательный крестик. Даже не проводя опознания, Аполлон Бенедиктович мог поклясться — крестик принадлежит убитому Камушевскому. Но откуда он у дамы в черном, и откуда она сама взялась?

Сплошная чертовщина вокруг творится, но сворачивать с выбранного пути Палевич не собирался.

Тимур

Она сидела напротив, закрыв лицо ладонями, и всхлипывала. Она же еще ребенок, маленький дурной ребенок, который сам не понимает, в какое дерьмо вляпался. Вляпалась. А ему что делать? Сидеть и смотреть?

— По голове ее погладь. — Присоветовала Сущность. —

И расскажи заодно, что наркотики — это бяка.

Сущности Тимур посоветовал заткнуться, но вот проблемы Никиных слез это не решило.

— Ну… Перестань… — Мысли заметались, подыскивая подходящие к случаю слова. — Не плачь. Все хорошо будет. Ну…

Он и сам не понял, как и когда получилось, что она плакала уже, уткнувшись мокрым носом в его плечо, каштановая, с рыжеватым отливом, макушка подрагивала, а от слез промокла майка.

— Ну, ладно тебе, пройдет же…

Прошло. Гадкая девчонка в последний раз шмыгнула носом, и в следующую секунду острый кулачок врезался в печень. Это было больно! Это было чертовски больно!

— Ну, утешил крошку?

 — Ехидно поинтересовалась Сущность.

— Иди ты… — Прошипел Тимур. Вслух. Он бы еще добавил, за шесть лет словарный запас значительно расширился, но слова застряли в глотке.

— Ты! Ты иди! Ты — сукин сын! Урод! Ублюдок! Сволочь!

— Да, давай, иди успокой ее. — Хихикал голосок в голове. Сущность веселилась вовсю, а вот Тимуру было не до смеха. Верно говорят, не спешите творить добро. Вот пожалел он ее вчера, к себе приволок, спать уложил, по утро чаем напоил, и где, спрашивается благодарность?

Ника стоит, прижимаясь спиной к холодильнику, и орет на него. Она орет на НЕГО! В его же квартире! Да выпороть ее следовало, еще вчера, или, на худой конец, утром, а то, ишь, разоралась. И глазищами своими, того и гляди, дырку пробуравит. Зеленые они у нее, ведьмины…

К черту подобные мысли!

— Вали отсюда.