Танго смертельной любви

Надо было мчать как можно скорее. Единственный человек, которому она могла довериться, был Карл. Он всегда хорошо к ней относился, плюс он сам будет рад до смерти, если Коротышка найдется, ведь его кабинет оккупировали люди с металлическими глазами. Время от времени в ее голове пролетали бессвязные отрывки мыслей, что Коротышку наверняка после этого посадят, ну ничего, он потом поймет ее и простит, ведь она сейчас спасает ему жизнь. Плюс его нога, она понятия не имела, что с ней, но выглядела та ужасно, Мария заметила это, когда они… Часть повязки съехала в сторону, и она увидела почерневшую кожу и гнойники. Может быть, поэтому ему стало так плохо? Болевой шок. Наверняка так и есть.

Мысли скакали в голове, как резвые блохи, больно кусали где-то в области сердца и впивались в желудок. Правильно ли она поступает? Он ее проклянет, и не будет никакого острова. Охрану ужесточат. Его наверняка посадят в одиночку. Какое-то время она даже не сможет его проведывать. Станет как Иванна. Ну и что? Зато она будет девушкой самого красивого преступника в мире. Возможно, со временем он оценит ее преданность и даже женится на ней. Она станет чьей-то женой.

Мысль привела ее в восторг. В темно-синюю дверь дома Карла Мария звонила с таким видом, как будто собиралась пригласить его стать свидетелем на церемонии ее бракосочетания.

Карл и Мария

Всю дорогу до леса Мария плакала. Ей было страшно, она прекрасно понимала, что запуталась в собственном вранье, обволакивающем и, словно тина, тянущем на дно. Карл, ведущий ее старенькую машину и следующий ее указаниям, уже третий раз спрашивал одно и то же:

— Что ты делала в этом гребаном лесу?

— Я гуляла, — провыла Мария.

— Не ври! — Карл был зол не на шутку. Он напоминал топку паровоза, под завязку загруженную дровами, работающую на полной мощности и готовую взорваться в любой момент от невыносимого давления. Лицо оттенка молодой свеклы, возмущенный одинокий вихор на макушке, насквозь пропотевшая в холодный день рубашка.

— Я не вру, — захлебнулась слезами Мария.

— Врешь, причем врешь как дура! В этом лесу никто никогда не гуляет, — жестко отрезал Карл.

В том, что девица врет как сивый мерин у него не было ни малейшего сомнения. Он и держал эту малахольную столько лет только потому, что видел ее насквозь, как тонкий пергамент. Мария совершенно не способна к вранью и хитрым фантазийным комбинациям. Простая, как ситцевая ткань, которую Моника использовала вместо кухонной тряпки. Не нужно было обладать выдающимся умом, чтобы понять — Мария замешана в этом деле по уши.

В том, что к самому побегу она не имеет ни малейшего отношения, он был уверен — ни мозгов не хватило бы на организацию, ни театрального таланта, чтобы это скрыть. Плюс Эльза бы с ней никогда не связалась. Уж больно неблагонадежна. А если бы и связалась для чего-то необъяснимого, то наверняка бы его предупредила.

— Я… Я вам скажу, только вы никому не говорите? — наконец сумела выдавить сквозь непрекращающийся поток слез Мария.

— Что за детский сад? — рявкнул Карл, теряя терпение.

— З-здесь, налево, — проблеяла Мария. Глубоко вдохнула и решилась: — Я шла к Альберту.

— К какому это?

— К художнику.

— С какой это радости? Ты у нас что, живописец?

— Нет, я просто с ним… Ну у нас с ним… — не в силах правильно сформулировать унизительную правду, Мария снова разрыдалась.

Карл, повернув налево, сбросил скорость. Дорога была проселочной, наполовину размытой, щедро усыпанной гниющей скользкой листвой. Ему стало жаль дуреху. А художник ты смотри какой! Нет чтобы к Карине или Изабелле обратиться, выбрал себе жертву, мерзавец. Карл, никогда ранее с Альбертом не встречавшийся, почувствовал ярость. Крутить шуры-муры с Марией было все равно что подбивать клинья к его родной дочери. Девицу выставили из дома собственные родители. Он сам выбрал ее из десятка других более достойных кандидатур, потому что она была такой жалкой, что в один момент становилось ясно — если ее сейчас выставить за дверь, она пропадет. Или пойдет работать к Антонио.

С первого дня Карл принялся опекать Марию, как заботился бы об Алисе, вздумай та пойти к нему работать. Он зорко следил за охранниками, и стоило кому-то начать слишком часто мелькать в кабинете у секретарши, как он тут же отправлял деятеля на дополнительные вахты. И все равно не углядел! Дуреху было жаль. Ему хотелось погладить ее по голове широкой рукой, покрытой редкими жесткими волосами, и как-то успокоить, но вместо этого он огрызнулся:

— Чего это ты к нему бегаешь? Пусть сам ходит! Мужик он или кто, заставляет девчонку по лесу бродить, когда беглый каторжник на свободе.

— Нет-нет. — Мария горячо бросилась на защиту Альберта. — Нет! Я никогда не хожу. (Почему-то эта мысль ее согрела и обрадовала. Так вот почему Альберт всегда сам к ней приходит. Просто не хочет ею рисковать! Ну, конечно, как же она сама не додумалась до этого?) Он сам, всегда сам, вы не подумайте. Просто он пропал куда-то, и я начала беспокоиться. Вот здесь направо и сразу останавливайтесь, — дала она последнее указание.