Тантамареска

Быстрее, быстрее. Да, конечно, здесь поворот. Где же дверь анатомического театра? Наверное, вот эта, самая старая. Глафира бросилась в эту дверь, та распахнулась, и девушка ввалилась в старинный лекторий.

Длинные отполированные скамейки анатомического театра были пусты. В деревянных нишах, расположенных в стенах, замерли статуи великих врачей. В центре зала возвышался стол для препарирования. На столе этом, тяжело дыша, лежал знакомый Глафиры из церкви капуцинов – бесформенная кучка псевдочеловеческого мяса. Он тяжело дышал. Было видно, что каждый вздох дается ему с большим трудом.

– Глафира! – позвало чудовище, раскрывая большой кривой рот. – Скорее нюхай вот эту тряпку! – И пододвинул безобразной культей, которая изначально должна была быть правой рукой, некий грязный, скомканный предмет, лежавший тут же, на столе.

– А как же быть с этими? – Глафира махнула головой в сторону двери, за которой слышался топот ее преследователей, встреченных на главной лестнице университета.

– Их нет!

– Как же нет? Они же бросились на меня на лестнице.

– Нюхай! – полукрик-полухрип, изданный лежащим на столе, заставил Глафиру повиноваться. Она схватила тряпку и прижала ее к носу. Сладковатый приторный запах. Глаза закрылись, в голове зашумело. Глафира упала на пол как раз в тот момент, когда семеро преследователей ввалились в аудиторию анатомического театра. И вдруг они как-то странно и неестественно замерли.

Впрочем, если присмотреться, можно было заметить, что все семеро преследователей продолжают двигаться. Только очень-очень медленно. Они бежали к Глафире, но ноги и руки не слушались их, или, вернее, слушались, но очень медленно. Один из монахов, понимая, что бежать не получается, решил прыгнуть на Глафиру. Лицо его исказила ненависть, а обе ноги чуть оторвались от пола. Он так и замер, летящий по направлению к Глафире, с протянутыми к ней руками.

Глафира вскочила и приняла боевую стойку.

– Добро пожаловать к себе в сон! – Чья-то ладонь легла Глафире на плечо. Она обернулась и увидела Куалькуно. Тот опять оказался в блестящих латах, а вьющиеся золотые локоны были перехвачены на лбу тоненьким кожаным ремешком. – Смотри, как летит!

Слова эти относились к тому монаху, который только что прыгнул в ее сторону. Он и вправду медленно летел в сторону Глафиры, страшно вытаращив глаза.

– Почему они меня преследуют?

– Эти посланцы Гаэты, так же как и люди из «Сосен» в России, пытаются нащупать секреты проникновения в сны и управления ими извне. Они уверены, что ты являешься в этом вопросе ключом к разгадке, поэтому и охотятся на тебя. – Куалькуно улыбнулся. – Кстати, они не так уж и неправы.

– Слушай, а почему ты места такие жуткие для встреч выбираешь: то церковь из черепов и костей, то вот эта аудитория, где в Средние века препарировали трупы? – спросила Глафира.

– Это не я. Это вы такие места выбираете. Ты забыла. Мы же для вас окутаны тайной. Мы – это все то, что вы называете непознанным, священным, дьявольским, потусторонним. И те немногие, кто на протяжении проходящих столетий общался с нами, находили места, как им казалось, соответствующие. В этих местах до сих пор и существуют порталы, через которые мы можем проникать в миры друг друга.

Он взял Глафиру за руку и подвел ближе к кафедре, с которой студентам читали лекции, пока на столе препарировали труп. Выражение лица летящего к Глафире человека сменилось на отчаяние. Он больше не видел перед собой цели и просто летел к полу, стараясь сгруппироваться перед ощутимо болезненным падением.

– Но ведь вначале, когда я входила в университет, все это точно не было сном, – удивилась Глафира.

– А что есть сон, а что – не сон? – пожал плечами Куалькуно. – Ты же знаешь эту хрестоматийную историю про Лао-Цзы?

– Конечно. Так что тогда все-таки было сном? Лао-Цзы снилось, что он бабочка или бабочке снилось, что она – Лао-Цзы?

– А какая разница? – махнул рукой Куалькуно. – Как хочешь, так и представляй. Это просто игра сознания. И играем в эту игру мы. Вы – просто персонажи этой игры, и все. Все дело – в сознании или, как вы его называете, подсознании. Хотя я бы скорее назвал это надсознанием.

– Но сейчас, кажется, все заигрались? – спросила Глафира.

– Это все Эо, – еще раз махнул рукой Куалькуно.

– А кто это, Эо? Так, кажется, звали любовь Михаила Рудика?

– Да, теперь про нее, наверное, можно говорить «она», потому что Эо стала себя ассоциировать с земной женщиной, которая потеряла любовь. Она обиделась на людей и готовит всем им конец земной жизни. Апокалипсис по-вашему. Ну а с вами прихватит и всех нас. Времени осталось совсем мало. Вон, спроси у него, – Куалькуно указал на одну из скамеек, и Глафира неожиданно увидела на ней Алексея.

Алексей сидел сгорбленный и грустно смотрел на часы.

– Леша, что там со временем? – обратилась к нему Глафира.

– Осталось четыре часа. – Алексей повернул часы к Глафире: – Видишь? Ничего не получается. А нас, между прочим, вместе с твоим сумасшедшим немым, поймали и посадили в тюрьму.

– Но ты же здесь?