Танцы на осколках (СИ)

— Я говорил ей, что остаюсь, но не знал, что она прямо сегодня сбежит. Хотя должен был почувствовать…

Тут ведьма вклинилась в разговор:

— Это я тебе знания закрыла, а то помешал бы.

Гера удивленно вскинул брови:

— Это всё из-за рубина? Чтобы он не угодил к Епископу?

— Да плевать на ентот камень. Я ведь гуторила уже, что другой чародейный лал[1] зрела, а этот, хоть и настоящий, но обычный. Дело не в нем, — отмахнулась ворожея, — А в том, что всё должно идти так, как оно идёт. Ты, парень, запомни, мы — ворожеи, ведьмы, чародеи и колдуны должны поддерживать порядок, а не просто чудеса творить. Сначала мы зреем то, что должно быть, а потом то, что будет, коли свернуть с дорожки. И если хочешь и дальше у меня учиться, запомни это. Мы не творим Судьбу, мы зрим её и помогаем ей свершиться.

Прежний сидел притихший, внимая каждому слову, а наемник молча поднялся, сжав кулаки:

— Так скажи мне, старая, какая же судьба теперь меня ждёт?

Ведьма посмотрела в серые потухшие глаза Бреста:

— Ту, которую ты сам выберешь.

— Я запутался, — помотал головой Гера. У парня была привычка допытываться до всего, — Как же так? Ты говоришь, что судьбу мы не творим, и тут же предлагаешь ему выбор?

Ворожея тяжело вздохнула:

— Рано тебе об этом еще гуторить, но раз уж сам спросил… Брест, — она ткнула кривым пальцем в мужчину, — Брест видит только несколько нитей, идущих от него, но мы зрим весь узор, который плетется испокон веков. Однажды Зрение откроется в тебе, и тогда ты сам уразумеешь, что Судьба — это ковер, сотканный в совершенный узор, а мы лишь не допускаем фальши в его плетении.

— То есть я могу выбирать, но при этом, что бы ни выбрал, всё уже решено?

Старуха разозлилась:

— Ой, тьфу на вас! Я что же, сейчас вам — младенцам голозадым буду объяснять, как мир устроен? Малы еще, а ты, Гера, пока просто запомни мои слова.

Парень смутился и задумчиво умолк, а наемник не отрывал хмурого взгляда от ведьмы:

— Ладно, тогда скажи мне, что в Триннице деется? А тогда уже и решать буду, куда свою «нить» загнуть.

Бабка минуту пристально вглядывалась в серую сталь глаз, наконец, выдав ответ:

— То, чего ты боялся, вот-вот начнется.

Наемник страшно выругался:

— Сколько у нас времени?

— К вечеру первые стычки начнутся, — поведала ворожея. — Если не остановить, то крови много прольется. Что делать-то думаешь?

Брест заходил кругами. На него было больно смотреть: он словно разом постарел. Морщины собрались на лбу, мужчина что-то бормотал про себя, смахивая на сумасшедшего.

— Догнать эту… — он запнулся на слове, — Не получится?

Ворожея подняла одну бровь:

— Нет, да и помогать я тады не стану.

— Ну, ещё бы, — скривился наемник. — Выбора-то у меня не особо: дать погибнуть друзьям и простому люду или самому в петлю залезть.

— А что ты можешь сделать-то? Ведь камень эта змея украла! — встряла Милка.

— Не ведаю! — огрызнулся мужчина, — Но и сидеть без дела не смогу. Коли Гжевик да Епископ из-за рубина сцепились, авось поверят мне, что это я камень украл. Накажут виновного да успокоятся, угомонят свои распри. А, ведьма? Что скажешь?

Баба Ежна отвернулась, поправляя длинную юбку:

— Ничего не скажу. Придет час — сам все узнаешь.

— Вот же вы, ведьмы… — начал было Брест, но старуха его остановила, подняв сухую сморщенную руку.

— Не молви то, о чем потом пожалеешь.

Мужчина набрал воздуха в грудь, но смолчал, шумно выпустив пар. Дело приобретало всё более скверный оборот, который в любом случае заканчивался смертью Бреста. Видать, просто его век подошел к концу, но припомнив слова этой… что «коли жизнь не зря прожита, то и помирать не страшно», решил гульнуть напоследок. Хоть чем-то помочь. Ведь если смерть простого наемника нужна для того, чтобы остановить резню на улицах всего города, то кто же он таков, чтобы не заплатить за кровь невинных людей своей оконченной, в общем-то, жизнью?

— Ты забросишь меня в Тринницу? — просто спросил он у бабы Ежны.

Та лишь кивнула. Внезапно Милка бросилась на шею Бресту:

— Ты никуда не пойдешь! Ведь тебя могут казни-ить! — завопила она. — Да что там могут! Мой тятя, когда услышит про камень, сразу тебя в темницу бросит, а после под конвоем доставит к Епископу.

Брест молча снял с себя ревущую навзрыд молодую баронессу, держа её на вытянутых руках. Бывшая служанка вырывалась что мога, она хотела вцепиться в мужчину, но тот ловко уворачивался от загребущих рук.

— Это всё из-за этой змеи! Из-за неё! Если бы был камень, ты бы вернулся, как герой, а не как беглый преступник! Все неправильно-о! — вопила служанка.

Наемник бросил умоляющий взгляд на бабу Ежну, та скривилась. С силой развернув внучку к себе передом к Бресту задом, отвесила ей звонкую оплеуху, от чего девушка, икнув, сползла на пол. Рука у ворожеи, когда надо, могла быть очень тяжелой.

— Успокойся, дуреха!

Милка, осознав, что перед ней стоит «надежда» на спасение любимого вцепилась уже в подол бабули:

— Баба Ежна, родненькая. Заклинаю! Пособи! Я знаю, тятя тебя послушает!

Старуха тяжело вздохнула и подняла осевшую девушку: