Танцы с королями. Том 2

Утром она позавтракала, как обычно, в своих покоях. Поднос с едой принесла ей Берта. Спустившись через несколько часов в столовую к обеду, Жасмин с удивлением обнаружила, что столовые приборы поставлены только напротив мест Сабатина и Генриэтты. На нее явно не рассчитывали. Лакеи с опаской косились на госпожу, стараясь угадать, будет ли она затевать скандал или нет. Ведь как бы герцог ни обращался с ней, в хозяйственных делах она имела такой непререкаемый авторитет, с которым нельзя было не считаться, и слугам вовсе не хотелось испытывать на себе последствия ссоры супругов. К их радости, Жасмин окинула стол беглым взглядом и, повернувшись, пошла к выходу; в каждом ее шаге чувствовалась свобода.

Изменение в ее внешности и поведении вскоре заметили все, и первой, конечно, Берта. Жасмин перестала выискивать паутину и, не изменяя обычной опрятности и чистоплотности, прекратила ежедневно принимать ванны, что было, разумеется, ненужным излишеством. Приступы меланхолии больше не посещали ее, и лицо Жасмин перестало казаться таким исхудавшим и измученным. Конечно, все это произошло не сразу, и случались срывы, но когда вскоре она выразила желание поехать с Бертой в деревню, а потом совершить прогулку в карете по окрестностям, у старой няни окончательно отпали сомнения в том, что к Жасмин возвращаются крепость тела и духа после всего, что ей пришлось испытать после приезда в замок Вальверде.

Утро выдалось очень пасмурным, и Жасмин вдруг почувствовала, что на нее вновь надвигаются старые страхи, когда карета покатила по извилистой аллее и вскоре оказалась у самых ворот. Она инстинктивно вцепилась в руку Берты и не отпускала ее. Ее разум отказывался постичь это противоестественное чувство. Странно и дико, что место, где ей довелось пережить столько горя, обладало такой притягательностью и казалось не средоточием всех несчастий, а спасительным убежищем. Жасмин уже собралась истерически закричать и потребовать, чтобы карета повернула назад; но тут Берта взглянула на нее и, дернув за руку, отвлекла внимание от исчезнувших из виду ворот.

— Даже не могу выразить словами, как мне сейчас хорошо. Ни за что на свете я не пропустила бы сегодня эту великолепную прогулку!

— Вот как! Но я не могу…

— Вы помните, ваша светлость, те времена, когда я сопровождала вас в Версаль? Вы были наряжены в шелка и бархат, а я надевала замечательное платье из голубой тафты, которое испортил пьяный придворный, споткнувшийся о мои ноги и заливший юбку вином…

Преодолев непонятный, необъяснимый страх, охватывавший ее каждый раз, когда она оказывалась за воротами замка, и не желая портить Берте прекрасное настроение. Жасмин с трудом выдавила из себя:

— Удивительно, как ты только не надавала ему пощечин…

Берту обуяло такое веселье, что она никак не могла перестать смеяться и, достав платок, стала утирать выступившие на глаза слезы. Ее смех был настолько заразителен, что Жасмин невольно улыбнулась. И в этот момент солнце пробилось сквозь тучи, и его лучи скользнули по траве и деревьям на горных склонах, подобно гигантской кисти художника, оставляющей после себя сочные, яркие Краски.

— Какой прелестный денек! — радостно воскликнула Берта. Она не стала настаивать на том, чтобы открыть окна, наглухо закрытые, несмотря на теплую погоду и ароматные запахи, стоявшие в воздухе. Еще раньше Жасмин приказала поднять стекла, решив почему-то отгородиться от природы. Когда деревня осталась позади и они опять выехали на открытое пространство, Берта молча опустила окно на своей стороне.

— Подумать только, ведь прошло почти три года с тех пор, как я приехала сюда, — непринужденным тоном завела разговор старая няня, стараясь произносить слова побыстрее и не дать Жасмин возможности запротестовать.:— Как летит время! Должна признаться, первое время мне казалось, что я никогда не смогу привыкнуть к здешнему климату, природе и обычаям, но все-таки мне понравилось здесь.

Берта болтала без умолку и Жасмин волей-неволей пришлось примириться с этим. Момент нервного срыва миновал.

Период возвращения Жасмин к нормальной, свободной жизни продолжался около шести месяцев. Первоначально ее состояние было столь угнетенным, что пейзаж за окном кареты в ее восприятии сливался в одно мутное пятно, но с каждой новой прогулкой ей становилось лучше, и, наконец, настало то утро, когда мысль о предстоящем выезде вызвала у нее не опасение, а предвкушение удовольствия, и Жасмин поняла, что башня, в которой она заперлась, рассыпалась в прах и никогда больше не поднимется из него.

Теперь, разъезжая по окрестным деревням, она обратила внимание на то, в каких жалких лачугах ютятся крестьяне. Это были обветшавшие грязные домишки, где сквозь крышу часто просвечивало небо. На фоне пышной зеленой растительности они смотрелись особенно неприглядно.

— Кто живет там? — спросила она Берту, испытывая сочувствие к ребятишкам в лохмотьях, сбежавшимся посмотреть на карету.

Их матери, худые женщины с высохшей грудью, оттаскивали своих детей назад, опасаясь, как бы те не попали под колеса экипажа.