Танцы с ментами

Когда я поведала ей о печальных событиях, радости от моего приезда как не бывало. Мать поджала губы, помолчала, потом сказала своим жутким тоном (в жизни она не повысила на меня голос, но когда злилась, начинала говорить таким голосом, что у меня поджилки тряслись, и я на все была готова, лишь бы она со мной так не разговаривала):

– Ну что ж, дочь, ты человек взрослый, тебе жить. Только я тебя больше знать не хочу. Бедный Игорь терпел твои выходки, а ты плюнула ему в душу… Иди попрощайся с ребенком и уезжай, не могу тебя больше видеть. Пока…

Залившись слезами, я вышла в сад, позвала своего Хрюндика. Он пришел чумазый, серьезный, с банкой, где сидела лягушка.

– Ты чего плачешь, Швецова? – спросил он.

Взял моду от папы – тот меня называл по фамилии, и сыночек приспособился.

– Бегемотик, я хочу сказать тебе одну вещь. Мы с папой не будем больше жить вместе.

– А я?! – тут же спросил мой Бегемотик, и из его серых глазищ полились слезы размером с крыжовник. – С кем буду я?

– Со мной и с папой, поровну, – прижав его к себе, успокаивала я.

– А почему вы не можете жить вместе? – рыдал он.

– Маленький мой, понимаешь, – объясняла я ему, как могла, – взрослые люди могут жить вместе, только если любят друг друга. А я разлюбила папу. Ты же сам видел, как мы все время ссорились, так что ничего хорошего в нашей совместной жизни не было.

– А я?! – зарыдал он еще пуще. – Я ведь хорошее, и от вашей совместной жизни!

– Малышка мой… ты самое хорошее, что у нас с папой в жизни есть, – я сама чуть не разрыдалась в голос, но постаралась взять себя в руки. – Ведь тебе тоже было плохо, когда мы ссорились…

К счастью, мой сыночек всегда отличался на редкость трезвым для его возраста умом. Я поглаживала его светловолосую макушку, и он потихоньку успокаивался.

Отрыдавшись, он обнаружил, что, пока он плакал, банка перевернулась и лягушка ускакала. Это его немного отвлекло. Глазищи высохли, и мой Бегемотик деловито спросил:

– А у тебя кто-нибудь есть? Я растерялась.

– А почему ты решил, что у меня кто-то должен быть?

– Ты ведь сама сказала, что ты папу разлюбила. А человек ведь один не может, так что ищи себе скорей кого-нибудь, – назидательно заключил мой добрый сыночек.

– Ладно, цыпленочек, я всегда и во всем буду следовать твоим советам, – искренне пообещала я ему.

Он проводил меня до калитки, выходить за которую ему было строжайше запрещено, я помахала ему рукой и пошла, давясь рыданиями.

Когда я подошла к машине, Андрей, куривший возле, поспешно бросил сигарету, открыл передо мной дверцу и, взяв за плечи, опустил на сиденье, потом бросился за руль, и мы стремительно понеслись куда-то. Заехав на лесную дорогу, Андрей заглянул мне в лицо и неуверенным голосом спросил, не хочу ли я немного посидеть на травке. Я безучастно пожала плечами, он остановил машину, и мы вышли на полянку, освещенную розовыми закатными лучами. С заднего сиденья машины Андрей достал бутылку и протянул мне.

– Что это? – отшатнулась я.

– На, попей, это пепси-кола. Да не бойся ты, без водки, – усмехнулся он, и я вдруг начала истерически смеяться…

Через полчаса мое истерическое состояние сменилось пустотой и холодом, но зато мозги прояснились.

– Слушай, а зачем тебе с нами связываться? – спросила я Синцова, перебирая в уме дела, которые он нам сегодня называл. – Не проще ли объединить дела в следственной части?

– Не проще, – ответил Синцов, опасливо поглядывая на меня, – видимо, сомневался в моей способности адекватно реагировать на внешние раздражители в данную минуту.

Он расстелил на траве свою куртку, и мы сидели рядышком, как старые друзья или давние любовники, которые уже пережили пылкость отношений и испытывают друг к другу ровную привязанность.

– Могу тебе сказать, в продолжение сегодняшнего разговора, что, посмотрев личные дела «наружников», я вытащил их к себе и двоих из четырех расколол. Они назвали мне заказчика оперативно-розыскных мероприятий. То есть подписывал их на это грязное дело Фролов, бывший сотрудник, но двое от Фролова знали о заказчике. Я пришел к следователю…

– А у кого дело-то?