Тараканьи бега

Через рейдерскую локалку Матвей вышел на один из многоканальных серверов главного управления Космотранса, оттуда — в оперативный медиацентр штаб-квартиры OOP… Отследить связь через два таких сверхоживленных перекрестка было делом безнадежным практически совершенно, и тем не менее Молчанов прошмыгнул еще и через Восточноевропейский центр анонимных консультаций. Сию пикантную фирму, не афишируясь, учредила и подкармливала внешняя разведка Евразийской Конфедерации — естественно, отнюдь не для возвращения вкуса к жизни потенциальным самоубийцам или выдачи обстоятельных научных советов на тему «как сделать законного мужа секс-виртуозом». Нет, евразийским бойцам невидимого фронта требовалось хорошо прикрытое местечко именно для сбивания с толку любителей (а тем более — профессионалов) отслеживать, кто, да с кем, да о чем… Так почему бы одному хорошему человеку не попользоваться втихую тем, что так удачно сделали для себя другие милые хорошие люди? Тем более что означенному хорошему человеку весьма бы недурно попутно заполучить кое-какую анонимную информацию. Только бы этот Восточноевропейский центр не заканителился с ответом на без сомнения странноватый запрос…

«Последовательная цепь поликанальных коммутаторов, работающих по принципу генератора случайных чисел, и целый ряд других специальных устройств обеспечивает стопроцентную невозможность установления адреса абонента» — ха! Уж кому-кому, а хакеру Молчанову прекрасно известно: даже возможность никогда не бывает стопроцентной, а уж Невозможность… Тем не менее, лишь проскользнув и сквозь цепь, и сквозь «ряд устройств», Матвей, почти касаясь губами микробрэйновского акустического датчика, скорей выдохнул, чем прошептал восемнадцатизначный буквенно-цифровой код.

И ничего не произошло.

Чертыхнувшись, Матвей цепко ухватил себя за уши и задумался. Потом сверился с глобстандартным календарем и снова задумался. А потом повторил код, поправившись на третьей букве и седьмой цифре.

Упрятанный в драгоценную шкатулку драгоценный микросупербрэйн тихонько прошелестел: «Контакт установлен». Затем он, как напуганный осьминог, выпустил темное облачко плотной струистой мути. Это облачко — видеопространство голографического дисплея — повисло перед самыми молчановскими глазами, но рассмотреть в нем можно было только какие-то маловнятные пятна, еще темнее прочей темноты.

Зато динамик разразился исключительным разнообразием всяческих звуков — приглушенных, но вполне явственных. Сперва Матвей решил, что на противоположном конце его замысловатого пути через Интерсеть кого-то убивают, потом — что этого кого-то убивают по-садистски, с очень хитроумными пытками. Лишь ценою изрядного умственного напряжения Молчанов сумел наконец понять, какое-такое грязное дело вершится на пресловутом «противоположном конце». А поняв, сказал (несоизмеримо громче и внятнее, чем принято при обычном людском разговоре):

— Деточка, у этого сучьего сына сифилис, спид, альбийская плесень и тяжелейшая форма люцифоза. А еще он скрытый тамерланит: он то, чем сейчас в тебя лезет, сроду не мыл; он, когда в душ идет, это место полипластом обмазывает — чтоб, Тамерлан спаси, не подмокло… А еще у него все лежбище нашпиговано объективами, подслушками, сенсорами всякими — сейчас по тебе кроме него елозят тыщи полторы-две виртуальных хахалей…

Гробовая тишина, которую микробрэйновский динамик транслировал на протяжении этого монолога, вдруг сменилась суетливым барахтаньем, женский голос взвизгнул на англосе: «Отстань!», что-то оглушительно ляпнуло, словно бы кусок мяса изо всех сил швырнули об стену… Потом были мягкий убегающий топот, отдаленный выкрик: «Извращенец, свинья!» и гулкий удар захлопнувшейся двери.

Скрип, почерпнутая из несметного языкового разнообразия мешанина бранных шедевров (на сей раз мужским полубасом-полубаритоном), какая-то возня — и дисплей молчановского супермикро наконец-то разродился изображением.

Изображение изобразило хмурую физиономию со стремительно багровеющим пятном на местами выбритой левой щеке.

— Хэлло, Мат, — сипло изрекла физиономия теперь уже исключительно на англосе. — Объясни, почему я еще ни разу не свернул тебе шею?

— А ручка у твоей сегодняшней девчушки — о-го-го! — Игнорируя «хэлло» собеседника, Матвей с восхищением рассматривал его щеку.

Собеседник опять сплюнул:

— У девчушки рост метр восемьдесят девять, и она чемпионка Европы по хэвиболу. И между прочим, она не девочка. И уж точно теперь не моя — после кое-чьей скотской брехливой выходки.

— Прости, Дикки-бой, но ты отчасти сам виноват. Держи свой микробрэйн не под подушкой, а, скажем, в сортире, и мне не придется спроваживать очередную твою…

— Если бы мой брэйн был в сортире, как бы я услышал вызов? — огрызнулся Дикки-бой, он же давний молчановский друг-приятель Дик Крэнг.

— Н-н-да, это ты прав, — Матвеевы губы растянула снисходительная усмешка. — Но все равно (еще раз прости) твоему брэйну в сортире самое место.

Лицо Дика отдалилось, перекосилось как-то… Что-то он там делал — небось, натягивал трусы или кутался в одеяло.