Бесцветные брови собеседника слегка вздрогнули – похоже, к такому тону, да и к такому ответу он не привык. Но представляться всё-таки не стал.
– Это ты Хохломе оружие продал?
– Допустим, – осторожно ответил Гожо, прикидывая, а не намечается ли у него ещё один покупатель. Если так, то надо будет с полковником Непыренко встретиться, и поскорее.
– А для кого он это оружие приобрел, ты в курсе?
– Нет. Да меня это, честно говоря, и не волнует.
– Не волнует… Предположим, что ты действительно не в курсе, для кого, – наконец, кивнул он. – Откуда у тебя оружие?
– Извините, но это тайна. Можно сказать, коммерческая.
– Тайна… Ладно, попробуем по-другому, – вздохнул собеседник. – Сам ты – слишком мелкая сошка, чтобы вести самостоятельную игру. Значит, работаешь на кого-то. На кого?
– Хотите верьте, хотите нет, – заявил Гожо, которого немного задело, что его не принимают за самостоятельного игрока, – но работаю я на себя.
Цыган даже и не представлял себе, как серьезно его воспринимают на самом деле. Не его лично, конечно, а организацию, которую он якобы представляет. Вот и сейчас Глушитель некоторое время безразлично смотрел на нахального кудрявого парня, размышляя, какие будут последствия, если на него надавить – мало ли, кто за этим наглецом стоит.
– Я тебя предупреждаю в первый и последний раз – расскажи по-хорошему. К тебе лично никаких претензий не будет, обещаю.
– Да я уже все вам сказал, простите, не расслышал, как вас зовут?
Глушитель ошибочно принял деланную браваду цыгана, за которой тот скрывал нервозность, за наглость, проистекающую от уверенности в крепости своей "крыши". И рассердился. Подал своим сопровождающим короткий знак, те слаженно подлетели, один – к цыгану, другой – к его спутнику.
Что случилось потом, Глушитель не понял. Только увидел, как приятель Алмазова, вместо того, чтобы послушно согнуться от боли в скрученных руках, совершил несколько стремительных движений, а затем снова замер на месте. В руке мужик держал здоровенный нож, и в молочном свете зимнего дня было хорошо видно, что он испачкан кровью. Ребята Глушителя валялись на снегу и стонали, зажимая ладонями раны на ногах.
Цыган пораженно уставился на раненых. Глушитель, никак не ожидавший подобного развития событий, сделал осторожный шаг назад и вздрогнул, наткнувшись спиной на дверцу машины. Спутник цыгана, тем временем, невозмутимо присел, спокойно вытер ножище о куртку одного из валяющихся на земле парней, а потом, к изумлению Глушителя, подошел к цыгану, вынимая на ходу из кармана блокнот и ручку. Быстро что-то черкнул, протянул бумагу парню.
– Мэ дхэий! – выдавил из себя цыган. "Не надо".
Его спутник неуловимо-быстрым движением переместился к Глушителю, и, прежде чем тот шевельнулся, приставил лезвие к его горлу и сделал весьма говорящее короткое движение. Неглубокий порез немедленно засочился кровью.
– Ты обещал! – выкрикнул Лекс, побелевший так, что это стало заметно даже на его смуглой коже.
То, что его отпустили, Глушитель осознал не сразу. Зажав горло левой рукой, правой он выудил из кармана телефон и попытался набрать номер. Получилось не сразу – рука в толстой кожаной перчатке тряслась. Прошло уже много лет с тех пор, как дела решали такими вот грубыми методами; Глушитель почти позабыл, каково это. Прошло ещё больше лет с той поры, как кто-то осмеливался до него дотронуться. Непременная охрана, громкая репутация и солидное положение давно стали Глушителю надежным гарантом безопасности. Рискнуть проявить по отношению к нему не то, что агрессию, а хотя бы даже элементарное неуважение, мог только полный безумец, ни сном ни духом не ведающий об иерархии теневой Москвы. Да, либо безумец, либо тот, кто занимал в этой структуре очень высокое место…
Позже, сидя в тёплом салоне забравшей его машины, Глушитель успокоился. И твёрдо решил для себя, что вот теперь-то цыгана он точно уберет. И не только его, а вообще всех, причастных к этому делу. Просто в отместку за то неприятное переживание, которое он испытал по их милости. Хотелось бы, конечно, цыгана убрать прямо сейчас, но пока что он – единственная ниточка к таинственным поставщикам оружия. Но как только нужные сведения будут получены, цыгану не жить. А уж его спутнику, порезавшему его парней и его собственное горло, – тем более.