Экспедиция медленно продвигалась назад тем же путем, каким пришла. На этот раз моряки несли десять носилок: восемь – с тяжелоранеными, а еще двое – с телами погибших моряков. Клейтон и лейтенант Шарпантье замыкали колонну. Англичанин молчал в знак уважения к горю своего спутника: Д’Арно и Шарпантье были неразлучными друзьями с самого детства. Тяжесть потери увеличивалась еще и тем, что жертва Д’Арно оказалась бесплодной: лесной человек спас Джейн раньше, чем Д’Арно попал в руки дикарей. Кроме всего прочего, дело, в результате которого лейтенант потерял жизнь, не было его служебным долгом, он совершил благородный поступок ради чужих ему людей, иностранцев. Клейтон поделился этими мыслями с лейтенантом Шарпантье, но тот в ответ покачал головой.
– Нет, мсье, – сказал он. – Д’Арно сам выбрал свою судьбу. Я горюю только о том, что не погиб вместо него или, по крайней мере, вместе с ним. Ах, если бы вы его знали, мсье! Д’Арно был настоящий офицер и джентльмен. Так говорят о многих, но заслуживают этих слов только единицы. И он не умер зря. Его гибель ради чужой ему девушки, американки, послужит примером мужества для нас, его товарищей.
Клейтон промолчал, но почувствовал уважение к французам – чувство, которое осталось с тех пор неизменным.
Было совсем поздно, когда экспедиция вернулась на берег. Еще перед началом экспедиции моряки условились, что на обратном пути к лагерю подадут сигнал: три выстрела будут означать успех, два – ни следов Д’Арно, ни похитивших его чернокожих не обнаружено, а один выстрел – неудачу. И вот сигнальный выстрел известил людей в лагере и на корабле, что спасти Д’Арно не удалось.
Их встретили торжественно и молчаливо. Пока убитых и раненых переносили в лодки, а затем на крейсер, не было произнесено ни слова.
Клейтон, вымотанный походом вглубь джунглей, принявший участие в двух сражениях с туземцами, теперь отправился в хижину, чтобы немного поесть и поспать.
У входа в хижину его ждала Джейн.
– Что с бедным лейтенантом? – спросила она. – Вам удалось найти его следы?
– Мы пришли слишком поздно, мисс Портер, – с грустью ответил Клейтон.
– Расскажите, что с ним случилось, – попросила она.
– Я не могу вам этого рассказать, мисс Портер, все слишком ужасно.
– Неужели они пытали его? – прошептала она.
– Мы не знаем, что именно они с ним делали, перед тем как убить, – ответил Клейтон, усиливая слово «перед».
Лицо молодого человека выражало усталость и жалость, которую он чувствовал по отношению к бедному Д’Арно.
– Прежде чем убить? Что вы имеете в виду? Они не… Они его не…
Джейн вспомнила о том, что прежде говорил Клейтон об этом племени и о лесном человеке, и не смогла произнести ужасное слово.
– Да, мисс Портер, они – каннибалы, – ответил он почти резко.
Клейтон тоже вспомнил о лесном дикаре, и странная безотчетная ревность, которую он испытал пару дней назад, снова захватила его. И тогда, подчиняясь этому чувству, с грубостью, столь же несвойственной ему, как и вежливость обезьяне, Клейтон продолжил:
– Когда ваш лесной бог покидал вас, он, разумеется, спешил на пир.
Клейтон пожалел об этих словах еще раньше, чем договорил, и все равно он даже не понимал, насколько ужасно прозвучали они для Джейн. Он жалел лишь о том, что без всяких оснований оскорбил человека, который спас жизнь ему и всем изгнанникам.
Девушка высоко подняла голову.
– Возможен только один ответ на ваши слова, мистер Клейтон, – ледяным тоном произнесла она, – но я, к сожалению, не мужчина, чтобы дать его.
Она повернулась и ушла в хижину. Клейтон был англичанином и успел сообразить, какой ответ имела в виду Джейн, только когда девушка уже скрылась за дверью.
«Держу пари, что она назвала меня лгуном. И похоже, я заслужил это, – размышлял он. – Ах, Клейтон, старина, я понимаю, как ты устал, как расшатаны твои нервы, но все же не следует быть таким ослом. Иди-ка спать!»
Прежде чем заснуть, он окликнул Джейн из-за парусиновой перегородки, чтобы извиниться. Однако с тем же успехом можно было звать сфинкса. Тогда Клейтон написал несколько слов на клочке бумаги и просунул послание под перегородку.
Джейн увидела записку, но не взяла: девушка была очень сильно обижена, оскорблена и рассержена. Но, как всякая женщина, в конце концов подобрала записку и прочла: