Тарзан. Том 5

— Это было очень давно,— сказала старая женщина, покачиваясь взад и вперед на кушетке.— Это было давным-давно. Ох, как давно это было! Мне тогда было всего двадцать лет! Подумай-ка об этом, дитя! Взгляни на меня. У меня нет другого зеркала, кроме моей ванны. Я видела в воде свое отражение, но сейчас больше не могу ничего рассмотреть, глаза мои стары, и я не знаю, во что превратилась. Но пальцами я могу ощущать свое старое и морщинистое лицо, мои запавшие глаза и эти дряблые губы, облепившие беззубые десны. Я стара, согбенна и страшна как смерть, но тогда я была молодой, и они говорили, что я красива. Но я не буду лицемерить, я действительно была красивой. Зеркало всегда говорило мне об этом.

Мой отец был миссионером во внутренней области страны. Однажды на нашу миссию налетела банда арабов-работорговцев. Они захватили мужчин и женщин маленькой негритянской деревни, где проповедовал мой отец, а также взяли в плен и меня. Арабам немного было известно о тех землях, где обращал в христову веру туземцев мой отец, и поэтому они вынуждены были взять мужчин нашей деревни в качестве проводников и целиком положиться на них в поисках обратной дороги. Арабы сказали мне, что никогда раньше их хозяева не забирались так далеко на юг Африки. Они слышали, что где-то в этих местах есть страна, богатая слоновой костью и рабами, и лежит она западнее нашей деревушки. Работорговцы собирались идти туда, и уже оттуда они повели бы нас на север, где хотели продать меня в гарем какому-нибудь чернокожему султану.

Арабы часто обсуждали, за какую цену можно меня сбыть в гарем и, чтобы цена моя не упала, ревниво охраняли меня друг от друга. Путешествие для меня было поэтому не утомительным, мне давали лучшую пищу по их приказу и не трогали, обращаясь довольно сносно.

Но через некоторое время, когда мы пересекли границы земель, которые мужчинам нашей деревни были знакомы, и вступили в каменистую и безводную пустыню, арабы поняли, наконец, что заблудились, однако все же продолжали двигаться к западу, пересекая ущелья и идя по сожженной солнцем земле, изнывая от безжалостного зноя и жажды. Бедные рабы, захваченные ими, конечно, вынуждены были тащить на себе все снаряжение лагеря и вдобавок награбленное добро. Перегруженные, полуголодные и страдающие от жажды, они вскоре стали мереть как мухи.

Мы недолго продержались в пустынной местности. Голод, жара и жажда лишали людей человеческого облика, превращая их в хищных зверей. Арабы вынуждены были убивать лошадей, потому что другой пищи взять было негде. К тому же мы достигли глубокого ущелья, через которое невозможно было перевести животных. Лошади были зарезаны, а их мясо нагрузили на бедных уцелевших пока еще негров, падающих от слабости.

Так мы продолжали идти еще два дня, и за это время рабы погибли почти все. Пришел черед самих арабов: теперь и они вынуждены были переносить голод, жажду и изматывающую жару пустыни, влача на себе ценный груз. Сколько глаз мог окинуть пройденный нами путь от земель, изобилующих дичью и влагой, откуда мы вышли, по землям сухим и каменистым, всюду след наш отмечен был кружащими в небе стервятниками, отяжелевшими от избытка пищи. Страшным пунктиром пролегла по пустыне цепочка мертвых тел, уснувших вечным сном на раскаленном песке.

Слоновую кость оставляли арабы бивень за бивнем по мере того, как чернокожие выдыхались. Вдоль тропы смерти разбрасывалось лагерное снаряжение и сбруя убитых коней.

По какой-то причине арабский шейх относился ко мне хорошо и заботился обо мне до последней возможности, видимо, руководствуясь той мыслью, что из всех его других сокровищ меня легче всего сохранить, так как я была молода и сильна. После того, как лошадей всех съели, и мы шли пешком, я в пути не отставала от самых крепких мужчин. Мы, англичане, как ты сама знаешь, хорошие ходоки. А вот арабы — те никогда не ходят пешком, постоянно используют лошадей и только в глубокой старости перестают сидеть в седле, ибо уже не могут ездить верхом.

Я не могу сказать тебе, как долго мы смогли продержаться, но наконец, когда силы нас почти оставили, горстка истощенных людей дошла до дна глубокого каньона. Выбраться на другую сторону, карабкаясь по скалам,— об этом не могло быть и речи. Мы продолжали идти по дну ущелья вдоль отвесных склонов, ступая по песку, устилавшему его. Здесь когда-то в древности протекала река, и ущелье было ее руслом. Наконец мы подошли к месту, показавшемуся нам прекрасной зеленой долиной. Здесь, мы были уверены, в избытке найдется вода.

К этому моменту нас осталось всего двое — начальник отряда — арабский шейх и я. Мне нет нужды говорить тебе, какова была долина, вы ее нашли в том же виде, что и я. Мы так быстро были схвачены, что, казалось, нас поджидали. Позднее я узнала, что это так и было: так же поджидали они и вас.