ТАСС не уполномочен заявить…

А судьба явилась к нему нежданно-негаданно в образе пятнадцатилетней сестрицы Владимира – Клавдии, которая в памяти брата, уходившего на фронт, запечатлелась десятилетней пацанкой. А тут… Володька ее и не узнал, когда выбежала на крыльцо почти незнакомая фигуристая девушка, обняла, поцеловала.

«А сестрица-то моя – невеста уже!» – изумился Владимир.

Клавдия же, как глянула на братова друга, молодого бойца: грудь в медалях, глаза голубые, кудри русые, нос – чуть курносый. Акцент – чудной, но приятный, и имя диковинное – Ян. Глянула – краской залилась. И умопомрачилась. Сразу. С первого взгляда. Бывает.

А дом родительский – только одно название, что дом. Развалюха, к которой мужская рука столько лет не прикасалась. Сад, правда, большой, хороший, и яблоки уродились в то лето.

Время – голодное. Отца семейства все ждали еще, надеялись, хоть была бумага, что после битвы на Орловско-Курской дуге, он пропал без вести.

Кругом – разруха. Брат – хромой, неизвестно, когда нога заживет. А Клавка, только что окончившая семилетку, влюбилась. Да она, конечно, свои бы чувства скрывала, но, как поняла, что Ян скоро домой, в Сибирь свою, уедет, умопомрачилась еще больше.

Однажды, когда мать ушла на ночное дежурство в госпиталь, где она работала санитаркой, а брат в доме дремал, прокралась она тихонько в сад. Здесь Ян, чтобы никого не стеснять в небольшой избе, спал на свежем воздухе под яблоней. И сейчас боец крепко уснул на старой железной кровати под многолетним фруктовым деревом.

Подкралась юная Клавдия в ночной рубашечке к молодому бойцу – и юркнула в постель.

А когда тот, проснувшись, открыл глаза, прошептала со всей отчаянностью девичьей пылкости: «Если уедешь от нас – утоплюсь»…

Поляк вздрогнул, сел на кровати, беря в свои руки трясущиеся Клавдины ручонки, и понимая, что его и самого сейчас начнет трясти от неожиданности момента. Тем более, что днем он ловил на себе ласковые, искрометные и, в то же время, смущенные взгляды девушки. И от этих взглядов у него мутилось в голове.

– Так нельзя, – сказал молодой мужчина и продолжатель рода польских шляхтичей. – Я – гость в вашем доме. И старше тебя на десять лет. А из-за этой войны – старше, будто бы, на все двадцать. А ты… Ты такая юная, свежая, чистая паненка… Так – нельзя. Так – нехорошо…

– Скажи: нравлюсь я тебе или нет? – тая от осторожно-нежных интонаций поляка, а, особенно, от «паненки», спросила Клавдия.

– Нравишься… Очень, – выдохнул боец.

– Ну, тогда оставайся у нас. Или забери меня с собой в твою далекую Сибирь…

И счастливая от того, что «нравится», девушка резко подскочила с кровати, и, краснея от нахлынувшей смелости, быстро приподняла до самого горла вверх свою рубашку.

– Смотри и знай: никто, кроме тебя никогда этого не видел…

Поляк глянул на юные прелести, в долю секунды промелькнувшие в лунном свете летнего сада – и задохнулся. А Клавдия убежала.

Молодой боец долго еще смотрел на звездное небо, курил самокрутки, вздыхал, понимая, что жизнь его делает неожиданно крутой поворот. И ему уже не уснуть.

Днем с Володькой мастерили деревянные подпорки к дому, месили глину для укрепления стены, которая вот-вот могла рухнуть. Еще в перспективе надо было латать крышу. Основным работником был, конечно, Ян.

Клавдия сварила на обед пустые кислые щи (без мяса) и картошку. Позвала обедать брата и гостя. Сама, пунцовая вся, глаза опустила и вышла из кухни, не сев обедать вместе, как обычно.

– Чего это с ней сегодня? – удивился брат.

Фронтовой друг вздохнул и поведал ночную историю, утаив некоторые подробности о девичьей красе в лунном сиянии.

– Так, значит, «утоплюсь»? – усмехнулся Володька. – Так это ж равнозначно, что она в любви тебе первая призналась! Вроде, была только пацанкой, подумать только… А ты-то сам к ней как?

– Я бы женился, – вздохнул Ян. Но, ведь, твоя сестра так молода… Нас не распишут.

– Была бы любовь… Свадьбу сначала сыграем. А распишут через год. И когда вы приглядеться друг к другу успели? Я и не заметил.

– А когда тебе замечать было, когда ты всё к соседке бегаешь, – улыбнулся Ян.

– И то правда. У меня там дела посерьезней ваших приглядок-переглядок будут. Дела конкретные… Жениться надо, пока Катькины родители мне не накостыляли моими же костылями.

Владимир немного помолчал, подумал.

– Так. Значит, сразу две свадьбы играем через месяц. А чего канителиться? – и недавний фронтовик почесал за ухом. – Вот с хатой надо побыстрей заканчивать. Тебе с сестрой здесь жить, а я у Катьки буду, – заключил молодой мужчина, как о деле, уже окончательно решенном.

Вечером того же дня в дом наведались гости. Катька – рыжая, веснушчатая и бойкая, пришла вместе с родителями. Владимир поставил самовар. Пили чай с баранками и колотым сахаром. За столом сидели и Ян с Клавдией.

Владимир оповестил свою мать и Катькиных родителей, что через месяц – свадьба.

Мать жениха всплакнула, подумав о главе семьи, который не может порадоваться за взрослого сына.