Татарская пустыня. Загадка старого леса

– Маттео? – осведомился он. – А, ты здесь… Кстати, я как раз собирался сказать тебе одну вещь. В последнее время она не выходит у меня из головы. Хочу пристыдить тебя, вот что. Ты одряхлел, стал безвольным и трусливым, пропала твоя хваленая мощь, а еще смеешь уверять, будто ты полон сил, никого не боишься, то да се. Ты паяц, непутевый, никчемный ветер, и некому сбить с тебя, лгуна, спесь. Ты самое жалкое и убогое создание, какое мне довелось повстречать в жизни. Нет, вы только посмотрите, как он важничает! А бестолковый мальчишка дорожит его дружбой, точно сокровищем.

– Филин, – ответил Маттео, – а ведь это тебе следует стыдиться, потому что я умираю.

И хотя филин сидел за завесой ночной темноты, стало ясно, что от этих слов он остолбенел, задышав беспокойно и прерывисто.

– Слишком уж длинный у тебя язык! – укорила его с соседней ветки какая-то птица с высоким ясным голосом. – Ну и бестактность, ну и конфуз вышел, ты так оплошал, что впору сквозь землю провалиться…

– Прости, Маттео, – смутился филин, – прости, я и помыслить не мог, удержу не знаю, когда начинаю сыпать колкостями, так что не принимай мои язвительные насмешки всерьез… Честное слово, я шутил.

– Брось оправдываться, филин, теперь это все не важно, – сказал Маттео.

Он парил уже совсем высоко, и Бенвенуто не мог держаться с ним рядом. Мальчик чувствовал, что ноги у него подгибаются, ведь он шел на лыжах от самого пансиона и ни разу не остановился перевести дух.

Наконец они добрались до Рога Старика.

– А, вот она, злополучная пещера, моя погибель, – прошептал Маттео, стелясь по склону. И добавил: – Ну, Бенвенуто, прощай. Дальше на лыжах не пройти.

– Но я пройду, – заупрямился мальчик. И, скинув лыжи, стал карабкаться по скалам, посеребренным луной, нащупывая под снегом камни, за которые можно было зацепиться.

– Да ты в своем уме? – опешил ветер. – Поскользнешься, и пиши пропало. Метром выше или ниже, разница невелика, нам все равно придется расстаться.

Но Бенвенуто не сдавался. Он полз по обледенелому склону, хватаясь за выступы, которых там, надо признать, было немало, – и вот уже макушки деревьев качались где-то внизу. Бенвенуто проворно взобрался по отвесной скале и вылез на широкий гладкий уступ. Над головой у него было только небо.

Он смотрел на Старый Лес, вокруг которого расплывались сказочно-синие тени, на меркнущий серп месяца и узкую золотистую полосу, вспыхнувшую на востоке. Все окутывал покой. В целом мире – так по крайней мере казалось – остались лишь они вдвоем, Бенвенуто, который стоял завороженный на вершине горы, и Маттео, который вот-вот должен был умереть.

Маттео поднялся над Рогом Старика и унесся в небо навсегда. Бенвенуто больше не чувствовал его дуновения, но до него пока доносился голос ветра.

– Прощай, Бенвенуто, прощай! – еле слышно шелестел Маттео. – Не поминай лихом. Скажу тебе еще вот что: сегодня ночью умер твой дядя Себастьяно, утром его найдут в горах, занесенного снегом, и станут ломать голову, не понимая, что случилось. Но учти, он умер достойно, смертью отважного, благородного человека.

Шум ветра растворился в вышине. Маттео, без сомнений, продолжал что-то шептать мальчику – наверное, то были слова теплые и проникновенные. Однако он был уже слишком далеко, и его прощанья не долетали до земли.

Бенвенуто хотел крикнуть ему что-нибудь в ответ, но не смог вымолвить ни слова, в горле стоял ком. И тогда, глядя на восходящее солнце, он начал размахивать шапкой. А потом опустилась глубокая тишина.