Она постоянно пребывает в полной уверенности, что раз вот
Такое странное совпадение не одной мне бросилось в глаза. Вскользь упоминает об этом, например, все тот же Юрий Лотман: "Ее собственная личность -- жизненный эквивалент условной романтической героини, в качестве которой она сама себя воспринимает".
Однако никаких правильных выводов из этого Лотман не делает, хуже того - продолжает находить в Татьяне идеал. А где идеал, там и подзуживание к подражанию.
Но чему же в ней подражать? Одному из двух: либо глупости, если это глупость, либо душевному нездоровью, если это болезнь.
*
Удивительно, как байка Белинского о Татьяне - вопреки ее же собственному поведению - накрепко уложилась в умах. И как байка того же Белинского об Онегине оказалась совсем невостребованной у скучающей публики. Все попытки Белинского хоть что-то выдумать этому красавцу если не в оправдание, то в смягчение потерпели крах. Все те, насквозь надуманные, высосанные из пальца, положительные черты, которые на удивление выискал Белинский в Онегине ("Онегин - страдающий эгоист", "эгоист поневоле"), не прижились на отечественной литературоведческой ниве - публике такой Онегин оказался не нужен, страдающий эгоист получился лишним на фоне страдающей Татьяны.
Не прижились и резкие утверждения Писарева, что Онегин - "тип бесплодный, неспособный ни к развитию, ни к перерождению; онегинская скука не может произвести из себя ничего, кроме нелепостей и гадостей".
Такая характеристика оказалась чересчур правдивой - в ней, как в зеркале, моментально отразились онегинские двойники-читатели, и это их, разумеется, категорически не устроило. Ибо одно дело холодный красавец-эгоист, что красиво и загадочно, а другое дело бесплодный тип, неспособный к развитию, практически дегенерат.
В итоге Онегин так и остался болтаться где-то посредине, ни плох ни хорош, ни рыба ни мясо. Мягко говоря, публике было на него глубоко наплевать, поскольку публику прежде всего и более всего интересовала Татьяна. Что и не мудрено, поскольку именно Татьяна и была представлена публике как страдающая сторона, причем страдающая несправедливо, и более того - страдающая ужасно.
И никому и в голову не пришло, что онегинская скука, давно превратившаяся в порок и способная, по наблюдению Писарева, произвести из себя только нелепости и гадости, ничем не хуже нездоровой безжизненности Татьяны, точно так же способной произвести из себя все те же нелепости и гадости.
Но нет. Вместо простого и точного анализа нам снова и снова выдают байки, в которых Татьяна без устали предстает перед нами "молодой, мечтательной девушкой", по мнению Белинского, а ее надуманное увлечение Онегиным - "чистой, наивной любовью прекрасной девушки", опять-таки по словам Белинского.
Комплименты у Белинского быстро перерастают в дифирамбы: "эта бедная девушка одарена страстным сердцем, алчущим, роковой пищи", "ее душа младенчески чиста", "ее страсть детски простодушна", "она нисколько не похожа на тех кокеток, которые так надоели ему (Онегину. - Прим. НВЮ) с их чувствами то легкими, то поддельными".
Остапа понесло, и вот уже дифирамбы переходят в благоговение, и Белинский с упоением утверждает, что Татьяна Ларина по своему духовному складу относится к редкому разряду "колоссальных исключений" - к тем людям, "которые всегда дорого платятся за свою исключительность и делаются жертвами собственного своего превосходства".
Не удовлетворившись "исключительностью" и "превосходством", Белинский намекает даже и на некую бог весть где выкопанную им гениальность Татьяны, которую, как это часто случается в русской литературе, губит противное общество: "Натуры гениальные, не подозревающие своей гениальности, они безжалостно убиваются бессознательным обществом как очистительная жертва за его собственные грехи..."
В общем, патетики много, пафоса хоть отбавляй. И ни одного слова правды.
*