Татьянин день. Иван Шувалов

Но он ли, актёр, сотворил это чудо и было ли то, что сейчас происходило здесь, у Казанской церкви, театром? Нет, то была сама действительная жизнь, действо, не разученное на репетициях, не подготовленное кем-то заранее, а возникшее стихийно, растущее на глазах, как зимою из пригоршни снега вырастает целый ком.

Однако разве бывает, чтобы желания и воля тысяч и тысяч людей, вчера ещё незнакомых друг с другом, так едино и мощно слились в общую силу?

«Она, и никто другой, даже не Фёдор Волков, — главная лицедейка в сём театре, — обожгла внезапная мысль Ивана Ивановича. — И вовсе не случайно, не вдруг родился сей спектакль, а готовился ею, этой непревзойдённой актёркою, исподволь, вовлекая в свои заговорщические прожекты всё новых и новых действующих лиц».

В памяти Шувалова возникла та сцена во дворце, когда она, эта актёрка, говорила с императрицею, а он, единственный смотрельщик, стоял за ширмою и следил за тем спектаклем. И государыня, и он сам были убеждены в том, что с первых же слов обвинения великая княгиня падёт на колени и слёзно станет молить о пощаде, признавшись в содеянном преступлении. Но, как часто случается на сцене, действие стало развиваться в совершенно ином направлении. Та, от которой ждали раскаяния и смирения, сама превратилась в обвинителя. «Да, я совершила то, в чём вы меня обвиняете. Но сделала это потому, что вы все держали меня в чёрном теле, хотели меня выслать из страны или вовсе сжить со свету. Потому я, именно я, которую вы стремитесь обвинить во всех смертных грехах, — жертва вашего бессердечия и чёрствости».

Тогда нельзя было поставить этот спектакль, заранее не продумав каждую его сцену, каждое слово собственной роли и слова, кои могли произнести её партнёры. Даже такая непредсказуемая в своём поведении и своих чувствах, как императрица Елизавета. Но она, великая актёрка Екатерина, её превзошла. Сыгранная ею роль тогда была не просто игрою — это оказалась схватка за жизнь, в которой она одержала бесспорную викторию.

Нынешнее действо не сравнить с тем, давешним, — не тот размах и не те цели. И — не тот риск. Но разве она не подлинная лицедейка, чтобы заранее всё рассчитать, чтобы всё предусмотреть и выйти на сцену полной блеска и огня!

   — Во дворец! К новому Зимнему! — вдруг услышал Иван Иванович клики, которые вывели его из размышлений, в кои он невольно погрузился. И он, продолжая размышлять над случившимся и боясь спросить себя, как следует поступить ему в сём действии, двигался следом за толпою туда, куда она его вела.

А вот и бывший пустырь между старым Зимним, берегом Невы и улицами Миллионной и Галерной. Петербуржцы уж много лет привыкли обходить это место стороною, поскольку за забором шло невиданное строительство и вокруг было навалено столько мусора и хлама, что можно было поломать ноги.

Дворец — весь из камня, огромный по своей протяжённости по фасаду и со стороны Невы — заложила Елизавета Петровна. Ей непременно хотелось самой в него перейти, но стройка, как всё свершается у нас на Руси, шла медленно, поскольку, как всегда, не хватало денег.

Однако, чтобы отделать лишь одни покои императрицы, Растрелли испросил триста восемьдесят тысяч рублей. Где было взять такую сумму, когда ещё шла война, никто не знал.

Сам Иван Иванович вынужден был тогда признать, к какому краху пришла держава, надорвавшаяся на военных расходах, расстроенная внутренними беспорядками и хаосом в управлении, истощённая воровством снизу доверху.

   — Все повеления — без исполнения. Главное место — без уважения, справедливость — без защищения, — попенял он тогда канцлеру Михаилу Илларионовичу Воронцову, коего вина как главы кабинета была во всём этом немалая.

В середине лета 1761 года, казалось, повеление императрицы решили исполнить — потребную сумму для завершения строительства дворца Сенат изыскал. Но тут случилась напасть: пожар истребил громадные склады пеньки и льна, причинив их владельцам миллионные убытки. Елизавета тогда отказалась от мысли закончить свой дворец и приказала передать уже изысканную сумму пострадавшим. Но буквально перед своею кончиною, когда она спросила, все ли деньги выплачены погорельцам, узнала, что они отнюдь не были израсходованы по назначению, а частью ушли на продолжение войны или вовсе осели в карманах высших сановников.