Татуировка наложницы

— Замок Эдо переполнен сплетниками, которым больше нечего делать, кроме как пакостить другим, — промурлыкала женщина. Отвернувшись, она изящным движением вынула изо рта вишневую косточку.

Хирата непроизвольно подставил руку, и Ишитэру уронила косточку в его ладонь. Она была теплой и влажной от ее слюны. Он смотрел на нее с необоримым вожделением, пока не вздрогнул от громкого, настойчивого звука деревянной трещотки. Хирата поднял глаза и увидел, что театр заполнился зрителями и спектакль вот-вот начнется. Одетый во все черное человек вышел на площадку перед сценой и объявил:

— Сацума-за приветствует вас на премьере спектакля «Трагедия в Симоносэки», который поставлен по недавним реальным событиям. — Он перечислил имена чтеца, кукловодов и музыкантов и прокричал: — Тозай — так слушайте же!

Зазвучала печальная мелодия, исполняемая на самисэне. Поднялись рисованные декорации, изображающие сад. Послышался плач, и чтец заунывным голосом произнес:

— В пятый месяц второго года Гэнроку в провинциальном городе Симоносэки прекрасная слепая Окику ожидает возвращения мужа-самурая, который находится в Эдо вместе со своим господином. Сестра Офудзи утешает ее.

На сцене под аплодисменты зрителей появляются две куклы в ярких шелковых кимоно, с разрисованными деревянными лицами и длинными черными волосами. У Окику печальное красивое лицо, закрытые глаза символизируют слепоту. Голос чтеца, изображающего плач, поднимается до визгливых ноток.

— О, как я скучаю по милому Дзимбэю! Его нет слишком долго. Я умру от одиночества.

У ее сестры Офудзи бесцветное лицо с глубокими морщинами на лбу.

— Тебе посчастливилось заполучить такого чудесного мужчину, — проговорил чтец низким голосом. — Пожалей меня, ведь я одинока. — Потом он сообщил публике: — Слепая Окику не видит, что Офудзи влюблена в Дзимбэя, завидует ее счастью и желает ей зла.

Окику под аккомпанемент самисэна, флейты и барабана спела печальную песню о любви. Зрители, громко переговариваясь, напряженно ждали развязки — тишина во время спектакля не соблюдалась театралами Эдо. Хирата, все еще сжимавший в ладони вишневую косточку, заставил себя вернуться к расследованию.

— Вы знали, что госпожа Харумэ собиралась сделать себе татуировку? — спросил он.

— Я не была настолько близка с Харумэ, чтобы она поверяла мне свои секреты. — Ишитэру из-за веера одарила Хирату взглядом, скользнувшим по нему, словно теплое дыхание. — До меня дошли потрясающие слухи... Если мне достанет смелости спросить... В каком месте у Харумэ была татуировка?

Хирата сглотнул.

— Она была у нее на, э-э... — Он запнулся. Ишитэру действительно не знает, где была татуировка? И следовательно, невиновна? — Она была, э-э...

Губы госпожи Ишитэру дрогнули.

— Над промежностью! — выпалил Хирата. Стыд окатил его горячей волной. Ишитэру намеренно заставила его использовать грубое слово? Провоцирует, не теряя элегантности. Как же теперь завершить беседу? Расстроенный Хирата воззрился на сцену.

Песня Окику закончилась. На сцене появилась кукла, изображавшая коварного и красивого самурая.

— Младший брат Дзимбэя, Баннодзо, тайно влюблен в Окику и хочет овладеть ею, — пояснил чтец.

Баннодзо поманил Офудзи. Невидимая для Окику парочка составляет заговор. Сгорающая от ревности Офудзи соглашается ночью провести страстно влюбленного Баннодзо в дом. Грянула музыка. По зрительному залу прокатилась волна напряженных голосов. Хирата призвал на помощь остатки профессионализма.

— Вы бывали в комнате госпожи Харумэ до ее смерти? — спросил он.

— Было бы позором войти в комнату какой-то вульгарной крестьянки. — В глазах Ишитэру мелькнул намек.

Если она не бывала в комнате Харумэ, означает ли это, что не могла подмешать яд в тушь? Несмотря на опыт полицейской работы, Хирата смешался и утратил нить разговора, поскольку замечание госпожи Ишитэру уязвило его в самое сердце. В ее присутствии он чувствовал себя неотесанным простолюдином, ему казалось, что она отвергает его, как прежде отвергала Харумэ. Унижение лишь подогрело его желание.

На сцене появилась новая декорация: спальня с ущербной луной в окошке, символизирующая ночь. Прекрасная Окику спит, а Офудзи впускает в комнату Баннодзо. Зрители предостерегающе закричали.

Окику просыпается и садится.

— Кто здесь? — высоким испуганным голосом воскликнул чтец.

— Это я, Дзимбэй. Я вернулся из Эдо, — ответил чтец голосом Баннодзо. Потом пояснил: — Его голос очень похож на голос брата, а она так соскучилась по мужу, что поверила лжи.

Парочка дуэтом исполнила радостную песню и развязала друг у друга пояса. Одежда упала вниз, открыв у кукол пышные груди и восставший член. В этом было преимущество кукольного театра: возможность показывать сцены, слишком откровенные для живых актеров. Когда Окику и Баннодзо обнялись, дворик огласили непристойные выкрики. Бедный Хирата не находил себе места. Его мужское достоинство выпирало из-под кимоно, и он боялся, что госпожа Ишитэру или кто-то другой заметит его состояние.