Те, что от дьявола

Что ни история, то бьющий вверх фонтан хвастовства, но одна среди них показалась самой — как бы сказать? — пикантной, что ли. Нет, пожалуй, «пикантная» не совсем подходящее слово, лучше сказать, соленой, пряной, острой, обжигающей рот ненасытным обжорам, готовым глотать под видом историй даже медный купорос. Между тем рассказчик был, пожалуй, самым холодным среди собравшихся чертяк — холоднее зада Сатаны, ибо зад Сатаны холоден как лед, несмотря на подогревающий его адский огонь, так говорят ведьмы, которые целовали его во время черной мессы на шабашах. Звали рассказчика Невер — не правда ли, говорящее имя? — и был он когда-то аббатом, но в мире, перевернутом революцией с ног на голову, превратился из неверующего священника в неученого доктора и подпольно занимался лечением — сомнительным, а возможно, и смертоубийственным шарлатанством. Люди образованные у него не лечились. Зато горожане из простых и окрестные крестьяне не сомневались, что он понимает в болезнях больше, чем все ученые врачи с дипломами. Про него говорили, таинственно покачивая головой, что он-де знает тайны исцеления. Тайны! Магическое слово, отвечающее на все вопросы, не отвечая ни на один, любимый боевой конек шарлатанов, столь чтимых когда-то темным народом под видом могущественных колдунов. Так вот, бывший аббат Невер — он говорил с гневом, что чертово звание аббата привязалось к его имени, как парша, и никаким дегтем его не выведешь, — занимался изготовлением таинственных снадобий, вполне возможно ядов, вовсе не из корыстолюбия, средства для жизни у него были: он попал в рабство к опасному демону экспериментаторства, который начинает с того, что учит видеть в людях подопытных кроликов и кончает тем, что рождает новых Сент-Круа и Бренвилье[114]. Не желая иметь дела с патентованными медиками, как презрительно называл Невер всех врачей, фармацевтов и аптекарей, он сам изготовлял лекарства и продавал или раздавал микстуры — чаще всего бесплатно, с единственным требованием вернуть обратно пузырек. Мошенник, но далеко не дурак, он умело использовал пристрастия своих пациентов для процветания своей медицины. Раздувшимся, как бочка, пьянчугам давал белое вино, настоянное на неведомых травах, а девушкам, у которых возникли «затруднения», как говорят крестьяне, прищурив один глаз, — отвары, благодаря которым затруднения рассеивались. Среднего роста, с холодным, неподвижным серым лицом и прямыми, как свечи, светлыми волосами, подстриженными в кружок (что только и напоминало об оставленном им духовном сане), Невер одевался примерно так же, как Менильгранд-отец, но только не в черное, а в темно-синее, за столом чаще всего молчал, а когда говорил, был немногословен. Холодный и опрятный, он торчал крюком в пламени очага и, пока за обедом полыхали страсти, помалкивал, а когда вокруг осушали одним глотком стаканы, потихоньку потягивал винцо, сидя где-нибудь в уголке. Разумеется, такой человек не мог быть приятен рубакам-горлопанам, они дразнили его кислятиной с виноградника Святой Не-Трожь, в их устах весьма нелестное прозвище. Исходя от Невера, история приобретала особую забористость, а он тихо и скромно сообщил, что самое большее, что мог сделать против «гадины господина Вольтера»

[115], так это — черт побери! каждый делает, что может! — скормить свиньям гостии!

Признание встретили восторженными криками одобрения. А старый Менильгранд спросил пронзительным фальцетом:

— Думаю, аббат, свиньи были вашими последними причастниками?

И поднес белую сухую руку козырьком к глазам, чтобы получше рассмотреть Невера, ссутулившегося за своим стаканом между широкоплечими и широкогрудыми соседями — капитаном Рансонне, раскрасневшимся, с пылающими, как факел, щеками, и капитаном 6-го кирасирского полка Травером де Мотравером, напоминавшим ящик с зарядами.

— К тому времени у меня не могло быть никаких причастников, — отозвался бывший аббат, — рясу, в которой их раздают, я давным-давно забросил в придорожную крапиву. Революция была в разгаре, и вы, гражданин Ле Карпантье, как раз стали представлять интересы народа. Думаю, вы помните девицу из Эмвеса, которую приказали посадить в тюрьму? Ненормальную эпилептичку?

— Неужели, кроме гостий, была еще и женщина? — воскликнул Мотравер. — А ее вы тоже отдали свиньям?

— Тебе показалось, что ты пошутил, Мотравер? — одернул его Рансонне. — Не мешай аббату, пусть доскажет свою историю.