Те, кого любят боги, умирают молодыми

– Ты никогда этого не узнаешь, – спокойно ответил он.

Я с криком прыгнул на него, намереваясь задушить. В то же мгновение меня ударили по голове, в глазах потемнело, подкатила тошнота, я уткнулся лицом в землю, попытался встать, увидел ярко-зелёный взгляд Никиты, меня снова ударили, и я потерял сознание.

Долгая болезнь

Когда я очнулся, то обнаружил себя в своей постели, рядом сидела серая Матушка с книгой каких-то песнопений, и поток осеннего света падал на неё из окна, размывая очертания её силуэта. Матушкины одежды серебрились и сливались со светом, и она казалась пришельцем с небес. Надо мной горела лампада, напротив висел коричневый лик святого. Святой строго смотрел на меня, а я видел его, разделённого пополам моим носом. Я попытался что-то вымолвить, но лишь захрипел. Матушка поправила подушку и промокнула платком мой рот, наверно, я истекал слюной. На её зов вбежала Наташа со шприцом, она развернула мою руку, похлопала по коже и ввела иглу.

– Мирославчик, – тихо сказала она, – ты был так болен. Но скоро поправишься, обещаю.

Я почувствовал, что проваливаюсь в сон. Мне что-то кололи, и я даже не знал, как давно лежу здесь в таком состоянии. Воспоминания смешались в моей голове, вымышленные и настоящие, и я не был в состоянии различить их. “Ведь я врал и сочинял больше, чем происходило в реальности, как же теперь с этим разобраться”, – затревожился я.

Вдруг Матушка отложила книгу, аккуратно заложив её полоской бумаги из Книги Перемен, и запела. Она запела тонким и высоким голосом какой-то подходящий к моему случаю псалом, и меня ужасно замутило, я подумал, что нахожусь в аду.

Во сне, скорее похожем на бред, я видел себя лежащим на той же постели в той же комнате, только как будто глазами святого, висящего на стене. Ко мне приблизились и встали у кровати две черные тени, скорбно согбенные.

– Мы просили, мы говорили тебе – прекрати. Каких бед ты натворил.

Во сне я узнал этих призраков. Один – покончившая с собой мать Игоря, второй – Маша.

Я закричал и проснулся от своего крика. Оказалось, что заунывным тяжёлым голосом я зову Эвридику.

Всё так же в окно лился серый свет, в саду шёл нескончаемый дождь, и Матушка читала книгу песнопений выцветшими глазами. Вбежала Наташа с миской, присела на краешек кровати и принялась кормить меня с ложечки какой-то гадостью без вкуса и запаха. Я беспомощно проглатывал кашицу, и меня безостановочно мутило. Я думал, что никогда с перепоя мне не было настолько плохо, как вот сейчас, и нет ничего страшнее, когда так мутит и кажется, будто душа хочет вылезти через горло, потому что внутри душно, тесно и темно. Потом Наташа приготовила шприц, и я с нетерпением ждал, когда же она меня уколет, чтобы прошла наконец это невыносимая тошнота. Она улыбнулась мне и потрепала за нос:

– Мирославчик, ну, рука у тебя как у наркоманчика, – и ввела иглу, и я снова куда-то полетел, в какую-то пропасть, где в глубине шумел на песке прибой, смывая следы Эвридики, и мне нужно было успеть, пока они ещё видны.

Ещё много раз чередовались видения и явь, когда я просыпался в серой комнате, меня кормили, кололи, Матушка пела псалмы, Наташа целовала меня в лоб, отчего я казался себе покойником в гробу, а во сне я видел какую-то девушку, имя которой уже не мог вспомнить. За окном рыдала вечная осень и умирали деревья, и святой не менял своего строгого выражения, и в бреду я гадал, как бы подольститься к нему, чтобы он не был со мной так суров. А иногда мне виделось, будто полный лысоватый мужчина, вроде знакомый, склонившись надо мной, что-то говорит. Я не был уверен, что это не тот же святой со стены.

Однажды я проснулся без обычной тошноты. Я был очень слаб и еле сел на кровати. Мне хотелось собраться с мыслями и понять, что к чему, что вообще происходит: какая-то смутная тревога шевелилась в моей груди. Но я не мог ничего вспомнить. Не было даже никаких обрывков воспоминаний – полная пустота в голове.

Посидев ещё некоторое время, я понял, что здесь не хватает Матушки, выхаживавшей меня во время моей тяжёлой и долгой болезни, и моей чудесной невесты – Наташи, красавицы с длинной косой и ласковыми руками. Я посмотрел на святого и с чувством перекрестился.

Я встал и медленно, как старик, цепляясь за встречные предметы, прошёл в другую комнату. Там висело зеркало, и я не удержался, чтобы не посмотреть в него. Больше всего меня поразила не бледность, не исхудалость и не впалые глаза – я и так никогда не считался красавцем, – а то, что я был лысый. Куда пропали мои черные как смоль волосы, густая завеса цвета ночи?.. Наверно, теперь я был похож на смертельно раненного Носферату.