— Ну и хорошо, я всегда мечтал стать мучеником. — Сэмюел поцеловал ее в щеку. — Но мне никак не удавалось. Я слишком прост. Но есть Джон, он прекрасно подходит для такой роли. Я представляю его пишущим на вершине огромного костра трактат, который доказывает, что сжигание на костре незаконно.
— О чем вы говорите? — спросил Джон, стоя в проеме дверей. — Почему я сижу на костре и строчу трактат?..
Абигейл вздрогнула.
— У твоего кузена мрачный юмор.
По мере приближения первого ноября население Бостона приходило во все большее возбуждение. На улицах собирались митинги, горели костры, проводились парады, звучали речи. Дети не посещали школы, деловая жизнь приостановилась, словно пыль, в воздухе висели отчаяние, брань, запугивание. На своей сборной площадке на Ньюбери-стрит под Деревом Свободы, на ветвях которого были повешены чучела Оливера и казначея лорда Гренвила, «Верная девятка» переименовала себя в «Сынов Свободы». В Уэймауте преподобный Смит отказался от своей прежней философии, что проповедники должны стоять в стороне от политики. Доктор Коттон Тафтс выкроил время, чтобы помочь написать инструкции для законодательного собрания Уэймаута.
Губернатор Бернард был вынужден заявить, что марки, хранящиеся в Касл-Уильяме, не будут распространяться. Оливера принудили повторить, что он не будет служить распространителем марок. Судей Адмиралтейского суда заставили сообщить, что они не станут рассматривать судебные дела без присяжных, как это оговаривалось в законе о гербовом сборе. Совет не арестовал ни одного бостонца, получив после задержания Эбенезера Макинтоша предупреждение, что бостонская милиция откажется в случае нападения оборонять здание таможни.
Жители Брейнтри решительно отвергали закон, но главные события развивались в Бостоне. Абигейл радовалась, что от Бостона ее отделяют десять миль. Она нуждалась в покое, поскольку Джон полностью втянулся в борьбу, проводил большую часть времени в Бостоне, стараясь держать открытыми суды в Массачусетсе. Но он и другие адвокаты потерпели поражение. В конце октября он вернулся из Бостона, отчаявшийся, измученный бессонницей.
— Ничего?
— Ничего. Лондон знает теперь, что девять наших колоний объединились в сопротивлении закону. Ассамблея Массачусетса выступила с твердой оппозицией совету. Но завтра суды закрываются, и они останутся закрытыми, пока парламент не признает своего поражения. Как долго? Месяц… год… десятилетие…
— Завтра у многих будет траурное настроение.
Он взглянул на нее с горькой улыбкой.
— Верно. Губернатор Бернард созвал совет и приказал собрать милицию. Первый милиционер, появившийся на улице, разбил свой барабан. С милицией покончено. Утром зазвонят все колокола, и на Дереве Свободы вновь будет повешено чучело лорда Гренвила. В полдень чучело снимут с ветки, пронесут по улицам к виселице, вновь повесят, а затем разорвут в клочья.
— Я думала, что театральные сцены незаконны в Массачусетсе?
Он не обратил внимания на нотку сарказма.
— Теперь все незаконно. Мы должны закрыть всю колонию. Кроме сельских ферм. — Он посмотрел на жену, его лицо оживилось. — Я расчищу лесной участок, купленный мною в Хэмлок-Суомп, затем луг в Роки-Ран.
Откинувшись на спинку кресла, он добавил:
— Во всяком случае, до сезона дождей.
Она взяла ромовый пунш, приготовленный по ее просьбе Рейчел, и протянула ему.
— Это поднимет твое моральное состояние и утолит жажду. Зимой у тебя будет время для исследований, как ты хотел.
— Не знаю, Нэбби. Учеба не должна быть нашим последним прибежищем, спасающим от скуки. Человек должен браться за книгу с трепетным чувством, с каким обращается к невесте, предвосхищая неудержимое удовольствие…
— В таком случае веди себя как твои предки-пуритане и получай удовольствие от своего чинного поведения.
Ее замечание вызвало легкий смешок. Она помогла ему снять тяжелые сапоги для верховой езды, и он пошел на кухню, где Рейчел приготовила таз с теплой водой, чтобы вымыть руки и лицо, а затем ноги. Освежившись, он с аппетитом съел теплый обед и к ночи уснул летаргическим сном. Когда на следующий день мрачно зазвонили церковные колокола Брейнтри, он все еще спал.
Наблюдая за ним, Абигейл пошутила: «Нелегко быть на сносях с пресловутым ребенком Сэма — независимостью».
Прошло две недели. Теперь она знала, что ожидание может быть уделом и мужчины. Джон старательно читал, расчистил некоторые земельные участки, но оставался отчужденным, его мысли возвращались к почти парализованному Бостону, где его присутствие было бесполезным. Гавань Бостона была закрыта, английские товары не привозились.
— Разве не странно, — спросил он Абигейл, — что не доставлено ни одного экземпляра закона и не прибыл ни один член комиссии? Прошло две недели, как закон вступил в силу. Эти странности поднимают мое настроение.