Театр для теней. Книга 1

— У Элаана всегда была Лайнаэн — наэй Света, существо почти всемогущее, гарантия их безопасности, завидного места в мировой расстановке сил… и предмет личной гордости каждого из них. А кто был у Дарларона? — Лицо его снова исказила горькая усмешка. — Дарион — вроде и не простой бог, но по силе далеко не наэй Тьмы.

— И вот появляется он, — едва слышно сказала Элеа.

— Он… — глухо повторил Дарион. — Мне он тоже не назвал своего имени. Сказал, что некогда потерял его вместе со многим другим, что хочет теперь вернуть. Он, тот самый наэй Тьмы, достойный противник Лайнаэн, мог бы вернуть могущество Дарларону, а его жителям — спокойствие и право на чувство собственного достоинства. Хотя «вернуть» — неподходящее слово для тех, кто никогда не знал ни что такое спокойствие, ни что такое могущество, — сокрушенно заметил правитель Дарларона.

— Но я не могу согласиться на это! — воскликнул он, немигающим взором вглядываясь в глаза Элеа. — Я страдал от Лайнаэн не меньше других. Это всезжигающее пламя, эта вечная пустота, заполненная слепящим светом, — ничего ужаснее я и представить себе не мог. И всё же… альтернатива, которую предлагает он, не кажется мне такой уж радостной. Увы. Я чувствую: в его новом мире не будет места не только для непокорных его воле — а ведь многие из тех, кто дорог нам, ему не покорятся, — но даже и для самого моего народа, такого, каким я люблю его, каким он… должен быть!

Глаза его наполнились ещё более глубокой тьмой сианай кивнула в знак того, что понимает и разделяет его тревогу.

— Я понял, что он не принёс бы нам мира, — сокрушённо добавил Дарион, — он дал бы нам новую войну. А взамен забрал бы наши души. Нашу суть. Это было бы то же самое, что забрать у вас, алаев, ваш тел алаит.

— Он уже проделал это с некоторыми из нас, — тихо кивнула сианай, она глядела вниз, на кончики своих пальцев, выглядывающие из-под подола платья. — Я видела таких… извращённых им алаев. Даже смотреть на них было ужасно. Хотя по многим своим способностям они даже превосходили настоящих кошек Аласаис — они всё равно были калеками. А искалеченная душа куда страшнее искалеченного… или даже уничтоженного тела.

— Да. Но я слишком поздно осознал это. Я никак не мог понять: как, будучи частями одной стихии, мы можем быть такими разными? Ведь и я, и он — пусть степень нашего слиянии с силой Тьмы и не сравнима — мы её части, части одного целого. Я колебался, не в силах лишить мой народ заслуженного, выстраданного права на реванш и… и даже как-то раз обвинил себя в том, что ревную своих подданных к нему, боюсь потерять власть, — признался Дарион. — Я пытался убедить себя, что всё идёт правильно, всё так и должно быть, ведь я столько молился — сам не знаю кому — о том, чтобы этот день настал! Воистину, есть мечты, которым лучше оставаться несбыточными. — Он сорвал один из белых цветков и теперь крутил тоненький стебелёк в длинных пальцах. — Сначала ты мечтаешь о чём-то так сильно… так долго… а потом, когда появляется шанс претворить мечту в жизнь, происходит что-то и ты уже жалеешь, что мечтал об этом. Даже больше — чувствуешь себя отчасти виноватым в том, что происходит, словно твоё собственное желание было тому причиной.

— Это не твоя вина, — оторвалась от созерцания своих ног Элеа. — Ты не виновен и в том, что…

Но Дарион, видимо не слыша её, продолжал свою исповедь:

— Я виновен в том, что всегда был идеалистом, помешанным на благородстве глупцом. Даже распознав его истинную сущность, я думал, что, возможно, есть надежда изменить его. Наивный дурак… Я только и занимался тем, что искал оправдание своему бездействию. И был слишком горд чтобы поделиться своей ношей хоть с кем-то. Эта встреча с тобой, сианай Элеа — он наконец поднял на неё глаза — пожалуй, единственное, на что хватило моей решимости.

Алайка ласково улыбнулась ему. На её взгляд это была самая разумная речь, которую она слышала из уст правителя Дарларона (да и любого из его подданных). В ней не было той романтической, рыцарской чуши, в приверженности которой даоры умудрились превзойти элиданцев и драконов Изменчивого вместе взятых. И это внезапное «взросление» Дариона дарило надежду всему Энхиаргу. Элеа ожидала что ей придётся употребить все свои силы, чтобы открыть ему глаза на то, что он, оказывается, уже увидел сам. И более того, он, кажется, был готов бороться с Талом.

Сианай утешительно положила руку на его запястье и уже открыла рот, чтобы объяснить, что и как именно можно поправить, но так и не произнесла ни слова — прямо в лицо ей ударил неожиданный порыв ветра. Он был так силён, что пригнул росшие вокруг тоненькие деревца к земле, а на травяном море началась настоящая буря. Звёздочки цветов тревожно мерцали. Ветер завывал над головами Элеа и Дариона. Вслушиваясь в его недобрую, тревожную песнь, они медленно, молча поднялись.