Театр марионеток

Лика сияла, как начищенный медяк, у Егора на физиономии было написано такое неподдельное отвращение, что я испугалась, как бы его не стошнило прямо в тарелку с шарлоткой. В общем-то, я его понимала: старшая сестра так откровенно лебезила и заискивала, так натужно изображала любовь, что назвать ее искренней мог только абсолютно наивный человек.

А ведь Модестов наивным уж точно не был, судя по рассказам Егора. Или это уже необратимые возрастные изменения, а там и до старческого маразма недалеко? Я с нежностью подумала о своих здравомыслящих, классных родителях, которые не мешают своим детям жить, не закатывают истерики на пустом месте, и посочувствовала Егору — вот ведь досталась ему семейка! Что отец, что мать, что сестра…

Ирина между тем едва удерживалась от того, чтобы не взорваться раздражением, и здорово походила на чайник, которого распирает от пара, а нерадивая хозяйка никак не догадается выключить плиту. Гордая своей победой, Лика не удержалась, и из-за отцовской спины злорадно показала сестрице язык. Один из братьев, — я так и не узнала, как их зовут, различала только по внешности, — светловолосый, широкоплечий и лоснящийся, как масляный блинчик, покраснел, стиснул в кулаке салфетку, и по его виску проползла капля пота.

Мне стало не по себе. Неужели даже при гостях эти люди будут выяснять отношения и решать свои семейные проблемы? Может быть, слинять отсюда, пока не поздно? Я уже приготовилась толкнуть Мартышку локтем в бок и сквозь зубы прошипеть «пошли домой», но тут поймала отчаянный и совершенно потерянный взгляд Егора… и прикусила язычок. Черт возьми, бедный парень: мне уже через десять минут стало невыносимо тяжко в этом богатом и тоскливом доме, а он тут с утра торчит.

Ирина взяла себя в руки, но от маленькой мести не удержалась. Бросила на Лику, которая заботливо намазывала маслом тостик для отца, пренебрежительный взгляд и холодно приказала:

— Налей-ка и мне чаю, дорогуша!

Горничная рванулась было к ней, но Ира остановила ее легким движением руки.

— Я прошу свою сестру налить мне чаю. Это доставит мне удовольствие.

Та молча проигнорировала хамский тон и все с той же кроткой, светлой улыбкой протянула отцу поджаристый тост, но на ее точеном скуластом личике было написано все, что она думает о своих новоявленных родственничках.

— Джен Эйр, блин, — еле слышно простонал Егор, уткнувшись носом в свою чашку.

— Лика, неужели тебе трудно сделать сестре приятное? — поднял бровь Модестов. — А ты, Егор, лучше пей чай и помалкивай, если не хочешь питаться на кухне с прислугой.

Темпераментный Егор вспыхнул, но под гневным взглядом Лики тут же сник.

— Конечно, Ирочка, — пропела девица, изображая лицом неземной восторг. Стол был слишком большим, с ее места до Ирининой чашки было не дотянуться, поэтому она поднялась с места и подошла к сестре. — Тебе полную?

— Да, спасибо, дорогая, — улыбнулась Ирина и неуловимым движением локтя качнула чайник в руках у Лики. Горячая струя услужливо вылилась из носика на свитер девушки. Лика взвизгнула от боли.

— Я такая неловкая, — растерянно пожала плечами Ирина и протянула сестре салфетку. — Вот, возьми, приведи себя в порядок.

— Лик, ты как? — встревожился Егор.

— Прекрасно! — сдавленно выговорила та и, стиснув зубы, выбежала из гостиной.

— Разве можно быть такой неуклюжей? — пожурил Иру Модестов.

— Ну прости, папочка, — легко откликнулась та, вспорхнула со стула и присела рядом с отцом. — Давай я сделаю тебе еще один тостик?

— Сделай, сделай. И все-таки я уже решил, что завещание перепишу на Лику, она девочка умная и добрая. А вы, друзья мои, — и он посмотрел на детей своей первой жены, — уж простите, но слишком много поводов дали не доверять вам. Помнишь, Коля, как ты в карты продулся, что пришлось квартиру продать? А ты, Андрей, начал писать свой гениальный роман, бросил работу, и решил, что я должен тебя содержать. Ну а Ирина у нас известная любительница молодых мальчиков с жадными глазами и загребущими руками. Я не могу позволить, чтобы заработанные таким трудом деньги вы профукали на всякую чепуху.

Троица сидела с каменными лицами и было видно — каждый изо всех сил удерживается от того, чтобы не сорваться, не заорать, не выплеснуть эмоции. Отец бы не понял, а значит нужно было держать себя в руках.

Мне было противно до изумления, Мартышка сидела, опустив глаза в пол и давно уже не ела потрясающе нежный пирог. Шурка ковырял в тарелке десертной вилкой и смотрел на все происходящее с таким же видом, с каким он смотрит на обезьянок в зоопарке — завороженно и с искренним интересом.

— Пап, а давай в карты сыграем, — нарушил наконец тишину старший из сыновей, худощавый брюнет.

— В карты? Ну давай.

— В «дурачка»? — усмехнулся парень.

— А я ни во что больше не умею.