Театр тьмы

– Ну, садись на свое место, – ласково сказал Чарльз, и ворон сел на жердочку около письменного стола. После мужчина повернулся ко мне и ехидно спросил: – Весело я разыграл тебя той ночью, а, Сара?

– Это был не сон? – сипло спросила я, а перед глазами промелькнул образ убитой Джейн.

– Сон. Просто я умею вторгался в них и менять сюжеты. Если бы это был не сон, ворон бы не выжил. А вмятины от клюва… он оставил их раньше. Ты просто не замечала.

«Нет, этого не может быть, – в ужасе подумала я и укусила себя за внутреннюю часть губы, чтобы прийти в себя. – Мне нужен воздух. Из-за духоты голова дурнеет».

– Вы были у меня в квартире?

– Был. Пару раз. Думаешь, ты просто так наткнулась на статью о британских вузах, где узнала, что брат Эмили Томпсон твой университетский профессор? Ха! Да никогда бы не нашла.

– И вы трогали записи Эмили?

– Да. До недавнего времени я даже не знал об их существовании. Только благодаря твоему расследованию они попали мне в руки. Правда, там не было ничего интересного, поэтому я оставил их, – беззаботно произнес Чарльз. – Давай угадаю следующие вопросы. Пропажа флаера? Да. Это тоже был я. Для чего? Пытался дать тебе знать, что мистика – не вымысел; что она реальна. Но тебе было все равно на мои знаки. Ты для всего находила объяснения. Опалил номерок? Лежал рядом с батареей. Преследует ворон? Ерунда. Во сне приходят довольно реальные картинки? Случайность. Ты видела Бармена и Близнецов, но так ничего и не поняла. Мне было весело играть с тобой. За одиннадцать лет я уже и забыл, как это здорово – водить за нос журналистку.

Чарльз ухмыльнулся:

– Я всегда был рядом. В квартире, в кафе, на улицах, в метро. Я был рядом в образе ворона и человека. Я наблюдал за тобой и изучал тебя. И ты это чувствовала. Но все равно пыталась найти всем необычным ощущениям и событиям логические объяснения. Вот же настырная! С Эмили я делал то же самое: неделю ходил по пятам за девушкой, доводил ее до безумия. И она оказалась слабее тебя. Я подорвал ее психологическое здоровье. Она не спала, не ела, постоянно сидела в своей съемной квартире, свернувшись в углу в дрожащий клубок. Я рушил ее комнату, кухню, бил зеркала и посуду, запирал двери. Я не показывал ей своего лица. Она не видела меня, но тоже чувствовала. В конечном итоге перед смертью она поблагодарила меня. Сказала спасибо за то, что я освободил ее от кошмаров. Ты ведь знала, Сара? Кошмары – не внешнее проявление. Кошмары живут внутри нас. Мы и только мы подпитываем их. Пока ты жила без страха из-за сверхъестественного, Эмили сходила с ума. Отличный пример, не правда ли? Правда, над ней я издевался сильнее… все-таки она убила моего сына.

Я сглотнула подступивший к горлу комок.

– Жарковато. Ты так не думаешь, Сара? – спросил Чарльз и лукаво улыбнулся. Потом мужчина снял с себя пальто и остался только в черных брюках и черной рубашке. Его волосы были заколоты на затылке и, если бы он их распустил, коснулись плеч. Аккуратная борода обрамляла лицо.

– Сколько вам лет? – спросила я, наблюдая, как Чарльз вешает пальто в шкаф у двери.

– А ты как думаешь? – последовал ответ.

Повесив верхнюю одежду, мужчина подошел к рабочему столу и, как ни в чем не бывало, стал складывать в одну стопку разбросанные бумаги. Я наблюдала за ним с замиранием сердца.

– Ты уж прости, тут не прибрано. Вообще я не люблю бардак, но перед премьерой все вверх дном, – съехидничал Чарльз, не глядя на меня.

Мужчина убрал документы в угол стола. Его действия были спокойными, движения размеренными. Я нахмурилась: из-за темноты было сложно разобрать, но, кажется, в документы каким-то образом угодила толстая тетрадь. Она сильно выделялась среди тоненьких листочков. Я затаила дыхание. Тетрадь Эндрю Фаррела. Мемуары о жизни в театре. Чарльз их не уничтожил. Видимо, принес записи в кабинет и забыл о них.

– Ну и чего молчим? – подал голос Чарльз. Он присел на стул и закинул ногу на ногу.

– На вид или на самом деле?

– Давай и то, и другое. Мне давно никто не говорил, как я молодо выгляжу для своих…

– Девяносто пяти, – закончила за Чарльза я.

– Плюс-минус, – улыбнулся мужчина, которому нельзя было дать больше тридцати лет. На лице ни одной морщинки и складочки. Глаза ясные, как у ястреба или стервятника. Кожа гладкая, бархатистая, совсем уж искусственная. Зубы белые и ровные. Он умер в сорок лет. Теперь я поняла, что имел в виду Джон Райли, когда говорил про неестественный облик джентльмена в черном. Чувствовалось, что Чарльзу около сорока, но его лицо было слишком моложаво и прекрасно.

– Как мне удалось сохранить такую молодость, – хохотнул Чарльз, – Не скажу. Секрет фирмы.

Подмигнув, он встал со стула и начал медленно приближаться ко мне. С каждым его шагом мое сердце начинало колотиться с двойной или даже тройной силой. И не от страха, как можно было подумать, а от восхищения! Чарльз Бейл был невероятно красивым. Когда он подошел вплотную, я с ужасом подумала, что хочу впиться в его алые губы поцелуем, хочу ощутить колкость его бороды на щеке, вдохнуть его аромат…