Театр тьмы

Каждое слово Циркача, как стрела, пронзало тело насквозь. Я ведь и правда была здесь чужой. А возомнила, что могу найти в этих стенах спасение и пристанище.

Не говоря ни слова, я спустилась со второго ряда и прошла мимо Циркача к выходу. Но не успела я дойти до порога, как актер сказал с не свойственной его голосу мягкостью:

– Он сейчас на обсуждении новой роли у художественного руководителя. Можешь подождать. Я скажу ему, что ты пришла.

Я развернулась, чувствуя, как внутри зарождается легкая ненависть к парню, который стоял недалеко от меня и, засунув руки в карманы брюк, смотрел в зал.

– Ты же сказал, что я – чужак и мне не место здесь.

– Я не отказываюсь от своих слов, – хмыкнул Циркач, развернувшись ко мне. Его глаза, как два уголька, снова причинили боль. Я не понимала, как Том может дружить с ним. В этом человеке было слишком много ненависти.

Я молчала, пристально глядя на парня.

– Сиди уж, – бросил он, направляясь к выходу. Циркач подходил ко мне все ближе и ближе, и чем меньше становилось расстояние между нами, тем отчетливее я чувствовала запах гари. – Я передам Тому, что ты пришла.

– Но… откуда ты знаешь, кто я?

– Нетрудно догадаться, – хмыкнул Циркач, остановившись рядом со мной. Он смотрел на меня сверху вниз, не моргая. – Любопытные глазки так и бегают туда-сюда. Выуживаешь информацию для статьи? Решила воспользоваться доброй душой моего друга? Ха, боюсь тебя огорчить – он не такой пушистый, как кажется. Человек, который пережил в жизни столько дерьма, недолго остается добрым. И если ты думаешь, что знаешь Тома, то как бы не так. Если уж на то пошло, то ты вообще с ним не знакома.

– А если я и выуживаю с его помощью информацию, то что с того? – Я не понимала, зачем это говорю. Слова вырвались помимо моей воли. Циркач явно подстегивал, а я, как полная дура, поддавалась.

– Сама увидишь, – бросил Циркач и вышел из зрительного зала, оставляя меня наедине с давящей тишиной.

Гнев покинул меня, а на его место заступили здравый смысл и проснувшаяся совесть.

«Зачем я сказала ему, что хочу вытащить из Тома информацию, хотя на самом деле это не совсем так?» – с ужасом подумала я, выйдя вслед за Циркачом из зала. Я не находила этому объяснения. Не могла даже понять – почему вдруг почувствовала такую злость на весь мир. Ее будто вкололи в тело, а я этого не заметила, пока не стала плеваться, подобно гадюке, едкими словами. Я ведь никогда не пользовалась людьми ради эксклюзивной статьи. Даже мыслей таких не допускала. Вспоминая слова отца о стервятниках, в работе ставила на кон честность, а не смердящую ложь.

Я вдруг захотела все объяснить Циркачу, сказать ему, что не хотела говорить таких гадких слов.

«Это не я. Я не такая. Вы ошиблись», – тарабанили мысли в моей голове в такт сердцу, которое готовилось выпрыгнуть из груди подобно самоубийце с крыши.

Я распахнула дверь в служебный коридор. Он был небольшим – примерно шесть метров в длину. На бордовых стенах, рядом с черными дверьми, ведущими в комнаты, горели светильники в стиле классицизма – маленькие лампочки, подобные огню свечи, создавали таинственную атмосферу. Всего было восемь светильников. Ровно как и дверей, на которых не оказалось табличек с именами и регалиями. Где располагалась гримерная комната Тома Харта, Циркача или кабинет художественного руководителя Реда, я не имела ни малейшего понятия. Я оказалась в вакууме. Ни голосов, ни шороха – ничего. Только мое рваное дыхание и усиливающийся запах гари, который смутно напоминал жженый кофе.

Я медленно пошла по коридору. Каждый шаг, ведущий в неизвестность, давался легко. Как заколдованная, я все ближе и ближе подходила к самой дальней двери. Когда до нее оставался метр, механизм щелкнул, и дверь отворилась, приглашая войти…

– Сара? Что ты тут делаешь? – вывел меня из транса голос Тома Харта. Но он звучал со спины – передо мной по-прежнему никого не было.

– А? – все еще находясь «под чарами», пискнула я и развернулась на голос. Актер стоял у входа в служебный коридор и пристально смотрел на меня.

– Что ты тут делаешь? – Его голос напоминал раскаленный металл.

– Пришла к тебе.

Том подошел ко мне, схватил за руку и потащил к выходу. Уже через пару минут мы стояли в холле. Яркий дневной свет ослепил. Когда глаза привыкли к свету после тьмы коридора, я посмотрела на Тома и слегка отшатнулась от него.

– Ты чего? – спросил актер. Его голос слегка дрогнул, но злости я не заметила.

– Но ведь ты был у художественного руководителя, – промямлила я, вспоминая слова Циркача и показывая на дверь, из которой мы только что вышли. – В его кабинете.

– Нет, меня там не было. Я только пришел из дома, чтобы забрать распечатанные листы со словами новой роли. С чего ты вообще взяла, что я у Реда?

– Мне сказал твой друг. Циркач.

Когда я произнесла это, Том сжал челюсти и желваки на его лице сильно выделились.

– Пошли отсюда, – сказал актер, выдержав паузу, которая показалась траурной.

– А как же листы с текстом? – напомнила я.

– Я их уже забрал. Они были не в гримерке, а на столе в зрительном зале. Остались там после вчерашней репетиции.