Течения

А скажи, почему ты пошла на журфак, — спросила Вера. — То есть какова твоя цель, твой путь.

Ну, я всегда очень хорошо знала литературу, ну и русский, понятное дело, — сказала я. — И мне надо было уехать в Москву.

Кстати, все время забываю, как твой город называется?

Железноводск.

Я не стала усложнять и говорить, что живу в поселке, вытекающем из города, и что название его — Железноводский, то есть это как город, но с двумя дополнительными буквами, но его никто так не называет, для всех наш поселок — это просто «совхоз». Такое Вера точно не стала бы запоминать.

Вера молчала, я тоже. Вера провела ладонью над увесистой свечкой с запахом корицы, потом над свечкой с запахом ванили, потом над еще какой-то свечкой, у нее их было много. В одиннадцатом классе я думала и про филфак, но решила, что там будет скучно и бедно. А больше вариантов уехать в Москву не было. Вера все еще водила ладонью над свечками и молчала. Вдруг я поняла, что не спросила ее.

А ты почему пошла на журфак?

Ох, милая, у меня все сложно, точнее, просто, в общем, у тебя бывает такое, что ты видишь себя в конкретном месте, даже представляешь, какая на тебе одежда, бывает?

Ну, наверное.

В общем, я очень хорошо, детально вижу момент, когда я сообщаю что-то важное и это меняет абсолютно все.

Не поняла, что, например?

Ну, что-то полезное, важное, я же уже вхожу в поток, в сотапанну, я должна нести свет и добро…

Куда?

…и чтобы это добро услышали все, увидели, узнали, и я хочу быть проводником мира и света, и чтобы даже Абаев с Максимовым услышали и все поняли, раскаялись…

Это кто?

Да… так, одноклассники.

Вера сделала паузу, продышалась, вылила в рот последнюю желтую каплю из бокала, встала и пошла к «домашнему бару», как она его называла. Достала оттуда еще бутылку вина, посветлее, вынула пробку с помощью электрического штопора и вернулась. Все это время я ничего не говорила, потому что чувствовала: не надо ничего говорить. И Вера молчала. Когда она села, я поняла, что она немного успокоилась.

А еще знаешь что, Настя? Я мечтаю писать.

В журналы?

Литературу. Настоящую, большую. Мне кажется, это мой путь.

Ого. Тогда надо, может, на филфак?

Нет-нет-нет… что ты, милая. Надо начинать вот с этого, чем мы занимаемся, с самого низа. Только я пойду дальше. Но не говори никому, понятно? Это секрет.

Хорошо.

Вера разлила вино, сделала крупный глоток, протянула бокал, мы чокнулись стеклом, потом Вера так же легонько коснулась своим лбом моей головы, улыбнулась и закинула на меня руку.

Мне кажется, мы с тобой как сестры, — сказала она.

Нет, Вера, мы лучше.

Утром Вера сварила нам кофе. Мне было горько, и я попросила долить молока. Вера нахмурилась и сказала, что не знает точно, есть ли у нее молоко. Тогда я сама подошла к холодильнику и взяла из него полупустой тетрапак. Понюхала: молоко свежее. Я долила немного в кофе и собиралась глотнуть, но Вера тут же забрала у меня кружку. Подсыплю хоть муската или корицы, а то совсем бессмысленно, сказала она. Я попробовала, со специями получилось прикольно. Сказала об этом Вере, и она чмокнула меня в макушку.

Серый утренний свет обнаружил неуютность квартиры, а вместе с тем — и Верину одинокость. Я поняла, почему подоконники закапаны воском и почему Верина одежда, баночки с косметикой, мелкий мусор вроде чипсовых пакетов, пахучие палки из Индии и статуэтки в восточном стиле разбросаны по кухне, спальне, хозяйскому санузлу и немного вокруг. Вера сама была похожа на подожженный фитилек в большом холодном стакане с застывшим воском, тепло и уют наплывали вокруг нее, но как же, наверное, страшно и грустно здесь одной. Давай зажжем свечи, как вчера, сказала я.