Течения

Я взяла с собой газету с моей колонкой. Сначала я не была уверена, надо ли давать читать текст Любе. Но я не видела в ней признаков сумасшествия или бессилия. И знала, как она истосковалась по журналистике. Я протянула газету, открытую на нужной странице. Люба читала долго и внимательно. Потом подняла на меня глаза и сказала, что это потрясающий текст.

И сколько же в нем ярости, Настюш.

Это плохо?

Нет, это очень хорошо.

Люба улыбалась глупо и счастливо. Она рассматривала меня большими водянистыми глазами, будто хотела сфотографировать прямо в мозг. От этого мне стало неловко.

Настюша, я думаю, ты пришла к себе, ты нашлась!

Я перестала понимать Любу и даже подумала, что она переживает эмоциональный всплеск из-за препаратов, — это выглядело так же нелепо, как если бы Люба ходила по общежитию в красной синтетической комбинации и тапочках с пушком.

А ты вернешься на факультет, Люб?

Надеюсь. Можно мне оставить газету?

На вокзале в Минводах меня встретили родители. Папа стоял с копной ярко-желтых гладиолусов, мама улыбалась и махала рукой. Мы обнялись втроем, из букетного целлофана мне на спину капала вода. После разговора с Любой я чувствовала горькую печаль, но еще — осознанную, взрослую нежность к семье.

Когда мы зашли в дом, Бэлла кормила на кухне дочку. Малышка Ева оказалась очень похожей на меня, хотя с Бэллой мы были совершенно разные. За ужином я строила племяннице рожицы, и она во весь голос хохотала. А я посматривала на новую для себя Бэллу, слушала ее ласковый разговор с родителями и дочкой. Мне стало жаль всех лет, что я видела эгоистичный и бездушный аватар вместо живой, чувствительной и слегка нервной Бэллы.

В один день мы решили сгонять на море всей семьей, а в другой — уже набились в папину машину вместе с мешком картошки, консервами и пляжной одеждой. Приехали в приморский поселок и сняли домик с тремя комнатами. По вечерам Бэлла просила родителей присмотреть за Евой, и мы брались за руки, как в детстве, и шли гулять по набережной. Наша близость свалилась на нас блестящими огоньками, лепестками ярких цветов, мы все время говорили и каждый раз вынимали из бесед что-то общее. Я знала, что мы теперь навсегда сестры.

В начале сентября я вернулась в Москву, меня подселили в «трешку» к малознакомым однокурсницам. Мы составили график уборки и при встрече вежливо здоровались, но было ясно: сближаться никто из нас не хочет. Я спросила комендантшу, есть ли в списках на заселение Вера. Женщина полистала журнал и ответила, что такая студентка не значится. Про Любу я спрашивать не стала — боялась услышать такой же ответ.

Я все еще не знала, вернется ли Люба на наш курс. Раскладывая вещи в новой комнате, я только и думала о том, как скоро смогу ее увидеть. От нее не было вестей, все соцсети так и оставались замороженными. Я увидела Любу в первый лекционный день. Она вошла в большую академическую аудиторию, как всегда, с небольшим опозданием. Люба была в водолазке и джинсах, и я увидела ее новое тело — живое, красивое и плавное. Люба высмотрела меня, поднялась и села рядом. Медленно, невозмутимо, под бормотание пожилого профессора.

Вера вернулась из Италии во вторую неделю сентября. Она была очень загорелой, волосы совсем побелели. Вера сдержанно улыбнулась мне и спросила, как дела. Я ответила, что все в порядке. Пока Вера была в поездке, на подмосковном телеканале за ней придержали место стажера, что звучало немыслимо и даже как-то обидно для тех, кто пробивался сам. Но мне было все равно, я уже туда не хотела. Главное, что наши с Верой отношения закончились.

Той осенью мне предложили работу в газете, но я уже говорила с пятикурсницей из фонда помощи пострадавшим от насилия. Фонд получил новых спонсоров и крупный грант, начал расширяться и решил открыть свое маленькое медиа. Меня брали спецкорреспонденткой на полставки и обещали в будущем свою рубрику. Я попросила редактора газеты рассмотреть вместо себя Любу — и после тестового задания ее пригласили на испытательный срок. Через месяц мне написал бывший руководитель и поблагодарил за Любу. Будем растить из нее большую журналистку, сказал он.

Я почти не бывала на лекциях, но старалась учиться. Читала все по списку, посещала все коллоквиумы и большинство семинаров. Иногда мы ходили всей группой пить сидр. Во время общих посиделок мы общались с Верой как приятельницы, будто ничего не случилось. На самом деле, думаю, нам обеим было тяжело. Я знала, что едва ли в скором времени смогу сблизиться с кем-нибудь еще.