Течет река Мойка... От Фонтанки до Невского проспекта

У Комендантской дачи процессию встретила карета старшего Геккерна, присланная им к месту дуэли на всякий случай. Дантес и д’Аршиак предложили Данзасу отвезти на ней раненого поэта. Предложение оказалось кстати, ибо тесные сани и езда по неровной дороге были мучительны для раненного Пушкина. Данзас не сказал другу, кому принадлежит карета. Он удобно разместил в ней Александра Сергеевича и медленно повез в город. В пути к дому Пушкин держался достойно, сдерживал стоны, но уже начал подозревать всю опасность своего ранения, вспомнил о дуэли общего с Данзасом знакомого офицера Московского полка Щербачева, смертельно раненого в живот Дороховым. В перерывах между приступами сильных болей в области живота Александр Сергеевич вдруг сказал своему лицейскому приятелю: «Я боюсь, не ранен ли я так, как Щербачев». Пушкин также напомнил Данзасу о своей давней кишиневской дуэли с Зубовым и попросил его «сделать все возможное, чтобы по приезде домой на набережную Мойки не напугать жену». У подъезда дома Волконской на Мойке раненый поэт, превозмогая приступы боли, попросил Константина Карловича зайти первым и прислать людей, способных осторожно перенести его из кареты в любимый кабинет. Потом, когда еще почти двое суток поэт лежал в кабинете, когда казалось, что сила духа покидает его, он на уговоры В.И. Даля: «Стонай, тебе будет легче» упорно отвечал: «Нет, не надо, жена услышит, и смешно же это, чтобы этот вздор меня пересилил». Понимая, что идут последние часы, поэт делал последние распоряжения: «Не упрекай себя моею смертью, это дело касалось одного меня», – это к заплаканной жене. «Просите за Данзаса, он мне брат», – наставлял доктора Н.Ф. Арендта, В.А. Жуковского и других своих друзей. Вспомнил и продиктовал долги, на которые не было ни векселей, ни заемных писем. Взял с Данзаса честное слово офицера, что тот не будет за него мстить.

Смертельно раненный Пушкин. Возвращение домой. Художник П.Ф. Борель. 1885 г.

«Проживи я тысячу лет, мне не уйти от впечатлений этих двух дней, считая с минуты, когда я узнал об его дуэли, и до его смерти, – вспоминал П.А. Вяземский. – Смерть обнаружила в характере Пушкина все, что было в нем доброго и прекрасного. Она надлежащим образом осветила его жизнь».

А тогда, по приезде на Мойку, из дверей дома выбежали люди, вынесли осторожно своего барина из кареты. Камердинер, как ребенка, принял его на руки и понес в дом. «Грустно тебе нести меня?» – спросил его Пушкин. Внесли в кабинет, он сам велел подать себе чистое белье; разделся и лег на диван. За несколько дней до этого поэт навестил своего приятеля Владимира Ивановича Даля и, указывая на свой сюртук, сказал: «Эту выползину я теперь не скоро сброшу». «Выползиною» в те времена в народе именовали кожу, которую периодически меняли на себе змеи. И поэт действительно не снял этого сюртука. Слуги осторожно, чтобы не причинить боли, срезали его с тела раненого.

Лейб-медик Н.Ф. Арендт

Не зная о поединке, Наталья Николаевна ожидала возвращения мужа домой. Данзас через столовую, где уже был накрыт стол к ужину, прямо, без доклада, вошел в кабинет жены поэта. Она сидела там со своей старшей сестрой Александрой Николаевной Гончаровой. Внезапное бесцеремонное появление Данзаса удивило Наталью Николаевну, но по его виду она догадалась о случившемся. Константин Карлович рассказал ей, как мог спокойнее, что Александр Сергеевич стрелялся с Дантесом, что хотя и ранен, но очень легко. Жена побледнела и бросилась в переднюю, куда в это время люди с предосторожностями вносили Пушкина на руках. Увидев Наталью Николаевну, поэт начал ее успокаивать, говоря, что рана его вовсе не опасна, и попросил уйти, прибавив, что, как только его уложат в постель, он тотчас же позовет ее.

Данзас же вскочил в сани и отправился за доктором. Сначала он поехал к Н.Ф. Арендту, а затем к Х.Х. Саломону, но, не застав дома ни того ни другого, оставил им записки и отправился к доктору Персону, но и того не было. Первым, попавшимся Данзасу в его метаниях по квартирам врачей и госпиталям, оказался крупный специалист по родовспоможению, акушер В.Б. Шольц. Он понял все с полуслова и пообещал тотчас же привезти к Пушкину хирурга. Действительно, вскоре Шольц приехал с Карлом Задлером, который только что успел перевязать рану Дантеса и узнал от него о серьезном ранении Пушкина. Карл Задлер являлся главным врачом придворного конюшенного госпиталя, основанного в конце XVIII века для служб царского двора. Он занимался хирургией, но, по отзыву Н.И. Пирогова, специалистом в этой области считался средним.

Доктор Х.Х. Саломон