Техно-Корп. Свободный Токио

– А я хочу послушать только о синергиках, – по-детски непочтительно говорит Юмико. – Как думаешь, мастер Ючи сможет мне сделать сестру?

– Только если ты останешься у него.

– С вами?

– Нет.

– Но я уже привыкла к вам. К тому же вы не обижаете меня, как это делали дети тети Мэрико.

– Мастер Ючи тоже не станет обижать тебя. К тому же он занимается такими случаями, как твой, и если что-то пойдет не так…

– Что значит «такими случаями, как мой»?

– Твое сознание… и это тело…

– У него тоже есть дети, которые умерли и живут в телах взрослых?

– Не дети, но они живут в чужих телах людей или в биоэлектронных телах синергиков.

– Если это не дети, тогда чем они отличаются от вас?

– Тем, что с нами тебе небезопасно.

– А с папой мне было безопасно?

– Да.

– Но я все равно оказалась в этом теле… – Юмико тяжело вздыхает, молчит какое-то время. – Как думаете, что они сделали с моим телом? С моим настоящим телом?

Шайори открывает глаза, поворачивается и смотрит на Юмико. Она ждет слез, но девочка лишь по-детски задумчива, пытаясь понять ясные для взрослого истины.

– Мое тело кремируют, да? – спрашивает она.

– Да, – говорит Семъяза.

– А я смогу прийти на свою могилу?

– Когда-нибудь…

– Значит, нет?

– Лучше этого не делать.

– Потому что я до конца своих дней буду в опасности?

– Если будешь себя хорошо вести, то мастер Ючи сделает для тебя новую личность.

– Совсем новую? – Юмико думает об этом какое-то время. – А имя мне можно будет оставить свое? Потому что мне кажется, если я сменю имя, то стану совсем другой, забуду все, что было, забуду отца, а я… Я не хочу забывать. – Теперь в ее глазах начинают блестеть слезы, и Семъяза обещает, что она сможет сохранить свое имя, чтобы помнить. Затем он меняет тему разговора и рассказывает Юмико о синергиках мастера Ючи.

– Один из них был его девушкой. И когда она умирала, мастер Ючи спас ее, – говорит Семъяза. – Он дал ей тело синергика. Теперь она интегрирует сложные нейронные татуировки людям клана.

– Как та татуировка, что у Шайори? – спрашивает Юмико.

– Намного сложнее. Простой человек не может пользоваться такими модулями. Нужен особый уровень глубины бусидо.

– А что такое глубина бусидо?

– Это мастерство человека.

– У тебя тоже есть это бусидо?

– Было.

– А сейчас?

– Сейчас я не знаю.

Шайори слушает их разговор и думает, что, возможно, система корректировала не только способность убивать Семъязы. Никогда прежде этот убийца не смог бы так просто разговаривать с ребенком. И что самое забавное, Юмико нравится этот разговор. Девочка развивалась, хотела знать все, что не может понять, и Семъяза терпеливо объяснял все, о чем она спрашивала. Объяснял грамотно. Он не игнорировал ее, как иногда делают, общаясь с детьми, но и не был сух и лаконичен, как если бы разговаривал со взрослым. Его слова содержали ровно столько информации, сколько могла воспринять Юмико. Воспринять, обдумать и задать следующий вопрос.

«Интересно, что еще изменилось в бывшем убийце?» – думает Шайори, когда они въезжают в Токио. Нейронной рекламы становится так много, что за ней почти не видно реальности. Она интегрируется в сознание, подменяет запахи. Страшно подумать, что случится на этих заполненных машинами улицах, если система даст сбой. Особенно нейронные общественные системы навигации, распределяющие потоки движение согласно жидким чипам идентификации социального статуса водителей.

– Думаю, будет лучше, если я пересяду за руль, – говорит Шайори.

Семъяза ждет почти четверть часа, чтобы свернуть к обочине. Когда он был якудзой, то пользовался универсальным модулем клана, который оплачивал рекламные блоки и снимал ограничения статуса. Стоявшие у власти технократы несколько раз поднимали вопрос о запрете подобных модулей, но делалось это скорее для видимости, чем всерьез.

Шайори и Семъяза меняются местами. Нейронной рекламы для «Хонды» становится меньше, меняются нейронные навигационные линии дорожной разметки. Машины расступаются, пропуская крошечную спортивную машину. «Хонда» влетает в автомобильный поток. Левая рука пульсирует болью, но инстинкты сильнее страданий. Шайори не привыкла ездить медленно.

Один из ее любовников, который был еще до Семъязы и сбежал сразу, как только узнал, кто ее отец, говорил, что о жизни человека можно сказать, взглянув, как он водит машину. Современные магистрали стимулируют социальное деление, подчеркивают различия и выявляют тех, кто готов принять это и тех, кто плетется в хвосте, имея все выделенные ему преимущества трафика. Шайори никогда не плелась в хвосте. Она летела, давила, наседала. И если отец не принимал ее любовников, то ее вождение вызывало в нем гордость, хоть он никогда и не говорил об этом Шайори в открытую, наоборот, ставил в пример мать, которая вообще никогда не садилась за руль, никогда не возмущалась, предпочитая бунту активацию своей нейронной татуировки счастья. Не будь этой татуировки, жизнь Шайори могла бы стать другой. Хотя без этой татуировки и мать была бы другой.