Техно-Корп. Свободный Токио

– Верно, но Олимп был даже у древних греков. Если боги умны и не мешают жить обычным людям, то в этом нет ничего плохого. К тому же богов этих так мало, что их можно не замечать.

– Пока они не станут раковой опухолью.

– Верно, но на это потребуется время. К тому моменту изменится Олимп и изменится чернь. Технологии станут другими. Понимание жизни. Посмотрите на Токио. Уже сейчас он буквально горит от нейронных сетей. Новая реальность плотно входит в нашу жизнь. Нейронные рекламы, навигационные программы, которые распределяют движение на дорогах согласно информации жидких чипов идентификации социального статуса водителей… По данным опросов, человек в среднем проводит в нейронной сети, отключая мозг от тела, от тридцати до пятисот минут в день. И показатель растет. Нейронные реконструкции требуют полного подключения. Это уже не реклама, проецирующая нужные образы в мозг, накладывая их на реальность. Это новый тип реальности. Что вы думаете о двухуровневом языке сознания, который обещает объединить глубокую интеграцию нейронных сетей с реальностью? Представляете, какой это будет прорыв? Мир изменится. Он уже не тот, что был пару веков назад, пару десятилетий назад. – Ван Паттен обернулся и уставился на Макото. – Взять хотя бы убийц вашего клана. Посмотрите на их оружие. Когда-то это была просто сталь. Они были мастерами смерти. Но потом изобрели огнестрельное оружие и меч утратил свою актуальность. Можно было либо пытаться повернуть прогресс вспять, что по определению невозможно, либо усовершенствовать оружие убийц. Так появилась наносталь. Если я сейчас прикажу своему телохранителю достать оружие и выстрелить в вашего человека, разве его наномеч не сможет отбить пулю? Сможет. А следующим ударом он отсечет моему телохранителю руку или голову. – Ван Паттен посмотрел на Итиро и широко улыбнулся. – Поэтому у меня так много телохранителей, а вам достаточно одного. И баланс сил обеспечивает мир. Представьте, что будет, если нарушить этот баланс. Кланы превратятся в раковую опухоль. Корпорации превратятся в раковую опухоль. Но пока есть баланс – будет мир…

Разговоры о мире не нравились Макото. Он услышал, как его сравнили с охранниками Ван Паттена, и теперь представлял, как сражается с ними, расчленяет их тела. «Вот это жизнь», – думал Макото. А политика, бизнес… Они были чем-то нереальным, пафосным и сложным до неприличия. Настолько сложным, что ему хотелось обнажить свой наномеч и отсечь голову всем, кто не позволяет ему стать тем, кем он хочет стать, всем, кто сдерживает его ярость, его жажду крови, подсылая ночами молодых гейш и превращая его поиски схватки в шутку. Нет, здесь не было чести – в политике, в бизнесе. Честь была только в открытом бою. Глаза в глаза.

По дороге в Токио Макото попытался объяснить Итиро, что ему нужно. Ведь Итиро был другом его отца, а значит, мог понять и помочь. Макото простил ему шутку, которую сингиин отпустил, когда его телохранитель ворвался в комнату отеля, решив, что они попали в ловушку. «Итиро сказал не то, что думал, – решил Макото. – Итиро сказал то, что хотел услышать Ван Паттен».

– Но я не политик, я убийца, – сказал он Итиро. – Я не учился бизнесу, я учился убивать. Как мой отец.

Сингиин клана Гокудо кивнул. Он все понимал, но…

– Ты слишком хорош для простых заданий, – сказал Итиро. – Клан взращивает таких, как ты и твой друг Коджи, для особенных миссий, которые не сможет выполнить обычный убийца. Вы идеальны. Вы лучшие из того, что у нас есть. Поэтому ты сейчас со мной. Поэтому к тебе обратится сам оябун, когда придет время…

«Когда придет время», – Макото лелеял эти слова, обожествлял.

«Когда придет время», – говорил он себе, ложась спать.

«Когда придет время», – говорил он себе просыпаясь.

Его друг Коджи – такой же молодой и с той же жаждой крови – рассказал, что присутствовал на встрече представителей клана с политиком Севера по имени Яков Юст.

– Политика и бизнес, – с отвращением скривился Коджи.

Да, вот это Макото мог понять. С замиранием сердца он принял новость, что после того, как клан Гокудо не смог найти согласия с представителями Севера, с Яковом Юстом начал сотрудничать клан Тэкия. Намечалась война. А война могла утолить жажду крови. Весь мир превратился в пустыню, по которой идешь в поисках оазиса, умирая от жажды. Жажды крови.

– Слышал, оябун отсек своей дочери еще одну кисть, – сказал как-то раз Коджи.

– Кодекс чести, – пожал плечами Макото.

Ему не было жаль Шайори. Ее поступки позорили клан. А отсеченная кисть – это достойное наказание за проступок. Макото не знал, но именно в тот момент Шайори завязала отношения с якудзой клана Тэкия по имени Семъяза. Она устала бояться, что очередной любовник, узнав о том, кто ее отец, сбежит. Семъяза бы не сбежал. Якудзы не сбегают.

– Слышал, что у нее есть нейронная татуировка любви, – сказал Коджи, который, к удивлению Макото, проявлял к судьбе Шайори нездоровый интерес.