Техноангелы

Он думал, что девчонка закапризничает, может позовет отца или еще что–то. Но она так спокойно отнеслась к его отказу. А теперь… снова наедине со своими мыслями, даже поговорить не с кем. А ведь даже этой разбойничьей дочке, даже ей можно было бы выговориться, излить душу и свою боль, раз уж этим пустынникам все равно, раз они ничего не чувствуют. Да, вроде бы его хотели использовать, получить что–то от него. Но, быть может, он нуждался сейчас в том, что сопровождало бы это. Да что там использовать, громкие слова! Просто кто–то хотел послушать о его родном мире, кто мог бы стать его слушателем, пусть бы эта дочка пустынного вождя просто позволила ему выговориться! А он в своем горе и злобе отверг свою возможность, сам того не желая, отвергнув хоть какую–то возможность утешить горе и тоску. Маледикт тяжело вздохнул, пытаясь привести мысли в порядок. Лишенный возможности делать что–то, ему было тяжело сопротивляться тягостным мыслям.

Но невозможно горевать вечно, и в конце концов природа взяла свое — утомленный Маледикт уснул, растянувшись на полу клети, погрузившись в глубокий освежающий сон без сновидений.

Проснулся он уже вечером, хотя в этой туманной пустынной мгле было тяжело понять ночь на дворе или день. Рядом с ним была корзина, в которой нашлось что–то похожее на хлебную лепешку и бутыль с водой. Он утолил голод и жажду, после чего явился слуга, будто ждавший все время за дверью, и унес корзину. Маледикт вновь стал смотреть в окно. Теперь он старался рассмотреть всадников и повозки в караване. Втайне он надеялся, что Нииия еще придет к нему, тогда, может быть, удастся разговорить её, и узнать что–то об этом мире, кроме того, что тут жили эти люди пустыни, которые не испытывали чувств, пользуясь вместо этого рационализмом и холодным расчетом.

Но она так и не приходила к нему, ни в этот день (или ночь), ни в следующий.

Так прошло несколько нестерпимо долгих дней, в течении которых непотревоженный караван ехал по пустыне, и изредка доносились до Маледикта гортанные переговоры людей пустыни. Все же остальное время стояла мертвая тишина, лишь изредка прерываемая воем ветра и шелестом песка.

Но в один день Маледикт услышал хриплый рев, непохожий на жителей пустыни. Самое удивительное, что это был не просто рев, но кто–то громко кричал: Воины Мьярхейма! Взгляните же на этих жалких пустынных жуков! Они так ничтожны по сравнению с нами! Они так омерзительны, по сравнению с гордыми сынами Мьярхейма! Вперед, Мьярмы! Опрокинем же их, сомнем и втопчем в жаркий песок пустыни, а их головы увенчают стены наших домов, которые явят всем, какую славу заслужили в бою мужи и воины Мьярхейма!

Кричавшему ответил грозный рев из десятком глоток и рев чего–то, похожего на двигатели машины. Двигатели? Здесь?! Откуда?! Маледикт едва не вылез сквозь прутья решетки, стараясь рассмотреть происходящее. А между тем вокруг разворачивалась странная и удивительная картина — на караван жителей пустыни с нескольких сторон напала банда людей, похожих на людей из родного мира Маледикта, хотя они и были крупнее и на вид мускулистее чем обычный человек. Длинные их волосы и бороды развевались по ветру, облачены они были в кожаные одежды. Каждый из них восседал на большом мотоцикле, в том, что ревущая машина была именно мотоциклом, Маледикт не сомневался. И каждый из этих здоровяков размахивал в воздухе либо большим мечом с широким лезвием, либо огромным сверкающим топором. И вот эти посткапокалиптические викинги обрушились на пустынников, и вокруг закипела схватка. Пустынники ловко обращались со своим кристаллическим оружием, которое, видимо, ни в чем не уступало оружию их противников, но те, в свою очередь проявляли недюжинное умение и сноровку, нанося сильные удары своим оружием и испуская при этом грозный рев. То тут то там падал на песок кто–то из защитников каравана, даже после смерти не терявший равнодушного и спокойного вида, то один из нападавших, испускавших дух со страшным воплем.

Но численный перевес был на стороне защитников, и вскоре все викинги были повержены. Тела павших пустынники раздели, собрав одежду и оружие, и оставили лежать на песке. Ветер стал постепенно заносить их, и Маледикт подумал — а сколько еще таких тел лежит в равнодушном песчаном море, сколько свирепых битв похоронены в бескрайней пустыне, и сколько жизней, холодных и пугающе рациональных, или же свирепых порывистых и яростных навеки оборвались, чтобы лишь холодеющая оболочка осталась лежать, ненужная ни ветру, заносящему её песком, ни самой пустыне лениво скрывавшей её в своих песчаных волнах, чтобы забыть навек? Но ничто и никто не дал Маледикту ответа на его вопрос, лишь ветер, завывая, кинул ему в лицо горсть песчинок, да изредка вторил ему окрик людей пустыни. И вновь караван двигался дальше и дальше по пескам, направляясь к Храму где должно было… А что же там должно было случиться, Маледикт не знал, и старался об этом не думать.