Текущая литература

Нечего и говорить, что г. Минаевъ, столь плохо владѣющiй стихомъ, не совладалъ «съ тройнымъ созвучiемъ»; нечего и говорить, что грошовое остроумiе литературнаго надсмѣшника не въ силахъ предать юмора Байроновой поэзiи. Напр. Байронъ шутливо говоритъ про дона Хозе – «всадникъ лучше его никогда не садился на лошадь, а если и садился, то никогда не спѣшивался», а г. Минаевъ передаетъ это такъ:

Онъ на конѣ сидѣлъ какъ властелинъ!

Попоробуемъ опять сличить нѣсколько строфъ. Напр. I. У Байрона:

Мнѣ нуженъ герой: необыкновенное желанiе,Когда что ни годъ, что ни мѣсяцъ является новый,Пока, – по насыщенiи газетъ всякой ложью, —Вѣкъ (нашъ) открываетъ, что онъ не настоящiй;Такихъ мнѣ не стоитъ воспѣвать,А потому беру (въ герои) нашего стараго друга Донъ-Жуана —Мы всѣ видѣли, какъ въ пантомимѣЕго отправили ко всѣмъ чертямъ, – немного преждевременно.

У г. Минаева.

Герой мнѣ нуженъ. Странно, можетъ быть (?),

Его искать, когда на бѣломъ свѣтѣМы постоянно можемъ находить (?)Героя дня воспѣтаго (?) въ газетѣ,Который нынче – лаврами покрытъ,А завтра человѣчествомъ забытъ;Въ герои брать такихъ людей не стану,А прямо перейду я къ Донъ-Жуану.

Почему-же прямо? Вся соль первой строфы такимъ образомъ совершенно утрачена.

Или Х.

У Байрона.

Его (Донъ-Жуана) мать была учоная дама, славнаяВъ каждой отрасли всякой извѣстной науки,

Названiе которой когда-либо было произнесено накакомъ-нибудь христiанскомъ языкѣ;Ея добродѣтели могли сравниться единственно съ ея остроумiемъ;Она пристыжала самыхъ свѣдущихъ людейИ заставляла рычать добрыхъ отъ внутренней зависти,Потому что они чувстововали, сколь превзойденыВъ своихъ спецiальностяхъ всѣмъ, что она ни дѣлала.

Что осталось отъ этого шуточнаго и милаго описанiя въ слѣдующихъ стихахъ г. Минаева?

Жуана мать была посвященаВо всѣ тогда (когда?) извѣстныя науки,Строга къ себѣ, солидна и умна.Отъ зависти ломали[5] жоны (!) руки,Когда (!) она ихъ стала затмѣвать

И превосходствомъ явнымъ поражать.Всѣ женщины съ отчаяньемъ шептали,Что отъ нее во всемъ они отстали.

Возьмемъ черезъ пять строфъ, XV.

У Байрона.

Иныя женщины рѣжутъ языкомъ: она смотрѣла наставленiемъ,Каждый глазъ – проповѣдь, бровь – поученiе;Она была во всевозможныхъ вещахъ сама для себя вполнѣ удовлетворительнымъ духовникомъ,Какъ оплакиваемый покойный сэръ Самуэль Ромилли,[6]Истолкователь закона, исправитель государства,Котораго самоубiйство было почти аномалiей —Еще одинъ грустный примѣръ, что «все суэта»

(А присяжные объявили его сумасшедшимъ),[7]

А у г. Минаева.

Языкъ для женщинъ – средство къ болтовнѣ (?!),Она-же, имъ владѣя очень строго,Профессоромъ прослыть могла вполнѣ (sic),Какъ Ромильи, прославившiйся много,Законникъ и учоный (откуда сiе извѣстно?) человѣкъ.Самоубiйствомъ онъ окончилъ вѣкъ,Въ гробу успокоенiе нашедши (!),И (?) судъ рѣшилъ, что былъ онъ сумасшедшiй.

Пропустимъ еще пять и возьмемъ ХХ.

У Байрона.