Телеграммы

Вы молоды или, скорее, зелены, но, пожалуй, это по отношению к вам звучало бы несправедливо, если бы вы не были так самонадеянны. За годы вынужденного молчания (вы бы и сами могли это так назвать) вы успешно поучали других и никто вам в этом не препятствовал, да и не было на то причин. Вы‑то думаете себе, когда вы, конечно, думаете, что череда лет — не более, чем простой промежуток времени. Но настоящий писатель, попав в подобную вашей неловкую ситуацию, начинает учиться не литературным трюкам, которые впоследствии становятся предметом его произведений, но готовится к экзамену, продумывает, что пришлось бы ему испытать, чтобы узнать выдержит он его или провалится и имеет ли он вообще право судить тех, кто этот экзамен сдал. А, когда вам удастся запастись опытом, вы узнаете, что существуют минуты, в которые происходит упорнейшая борьба, при которой надо непременно хранить молчание. Вы узнаете, что творчество, при таких обстоятельствах, имеет свои специфические условия и оценки, которым не обучают в школах. Роза, даже если она побывала под каблуком, всё равно остается розой, конечно, не для бесчувственных эстетов. Ваша эстетика носит очки, диоптриями которых управляет спрос. Она одинаково клонит голову и перед модным шарлатаном и перед авторами, блеск которых улетучивается по мере того как они набирают силу. А вы так и остаётесь педантом, который с аттестатом на пятёрку вскарабкался на всеми забытый критический пьедестал потому, что он как раз пустовал и к нему не были привязаны сторожевые львы и охраняли его одни смущённые калькуляторы.

Телеграмма

тому, кто движется по ступеням карьеры

Невероятно, но факт — вы располагаете доказательством того, что поэтом можно стать, если имеешь кожу толстую, как у бегемота, и локти острые, как скальпель. Поэтому, когда слышишь, что «поэтом надо состояться», то невольно чувствуешь в этом некоторое преувеличение. Вот, скажем, вы им стали в возрасте молодого гиппопотама, кожа в ту пору у вас ещё не огрубела и локти были тупы и округлы, наверное потому, что вы часто при размышлении опирались ими о стол, подпирая голову, вы ещё были грустны в ту пору, вы ещё могли любить человека, отличного, хотя бы чем‑то, от отражения в зеркале. Вот за эту соломинку любви, пусть почти истлевшую, нереальную, превратившуюся в выгоревшее от времени воспоминание, цепляется в вас поэт. И чем выше вы поднимаетесь по ступеням своей карьеры, тем тоньше становится в вас соломинка любви. Это правда. И, если кто‑нибудь утверждает обратное, то он всего лишь с кем‑то вас путает. Когда вскарабкаетесь наверх, то убедитесь в этом, заглянув в обезлюдившую бездонную пропасть, которую вы сотворили собственными руками.

Телеграмма

разгневанному юноше

Разгневанный юноша, разгневайтесь хоть разок на себя! Почему бы вам, любителю подставлять зеркало «обывателю», не взглянуть однажды в это зеркало самому? Возможно это помогло бы вам понять, что часто ваш гнев — это всего лишь высокомерие, а ваша критичность — лишь проявление изнеженности, ваша укоризненность — самолюбие, а ваша пророческая поза — не более, чем мания величия. Чур! Чур! Не глядитесь в то зеркало! Но уж если доведётся вам это сделать, то правды не миновать. Ведь поэт, как и любой человек, не без ошибок. И всё‑таки, исповедаться самому себе, начать критику человечества с себя, это уже калитка к величию, которое вы тщетно хотите достигнуть, «вытягивая себя за уши» всё выше и выше над окружающими. Знаю, что теперь вы рассердитесь на меня. Но это не убережёт вас и однажды вы из разгневанного юноши превратитесь в разгневанного старца,

Телеграмма

разгневанному старцу

Вы, наконец, сделали из гнева профессию, При этом у вас достаточно опыта, чтобы знать, что миру не нужен гнев — его и так всюду достаточно, миру нужна любовь, над которой вы по слабости насмехаетесь. Это удобно. В гневе нам кажется, что устрани причину гнева и мы станем на голову выше. Когда же мы хотим превратиться в источник любви, то сразу видно, как в нас её мало и как мы сами малы. (Хоть и с головой, но на голову ниже). Жаль мне вас, разгневанные старцы. Непрерывно гневаться — это тяжёлый труд. Хотя, с другой стороны, гневающийся, бесспорно, бросается в глаза. А, кроме того, эти бесконечные заботы об учениках и последователях, которых надо удерживать от эксцессов подражания. Хорошо еще, если они предоставляют вам инициативу и гневаются с вами, так сказать, совместно или, что бесспорно лучший вариант, уже после вас. Но если они гневаются на вас, то могу поручиться, что это как раз то, что вам меньше всего может понравиться. Вы ведь всё‑таки не виноваты! Виноваты те, остальные. И, поэтому, вперёд, выйдем‑ка из себя, прогневаемся, пускай нас затрясёт от злобы! И пусть клубится от вашего гневного пламени непроглядный дым, чтобы не было видно умное честолюбие, которое, подобрав осторожно одежду, оглядываясь, ищет через пожарище путь.

Телеграмма

сметливому новатору