Тело помнит все. Какую роль психологическая травма играет в жизни человека и какие техники помогают ее преодолеть

Исследование Прозака, про которое я говорил во второй главе, первым показало, что пережившему травму гражданскому населению лекарства помогают лучше, чем ветеранам боевых действий (63). С тех пор многие другие исследования обнаружили аналогичные расхождения. С учетом этого немного тревожит тот факт, что Министерство обороны и Управление по делам ветеранов назначают в огромном количестве различные медикаменты солдатам и ветеранам боевых действий, зачастую не предоставляя другие формы лечения. В период с 2001 по 2011 год Управление по делам ветеранов потратило примерно полтора миллиарда долларов на Сероквель и Риспердал, в то время как Министерство обороны за тот же период потратило примерно девяносто миллионов долларов, и это несмотря на то, что опубликованное в 2001 году исследование показало, что эффективность Риспердала в лечении ПТСР не выше, чем у плацебо (64). Аналогично в период между 2001 и 2012 годами Управление по делам ветеранов потратило 72,1 миллиона долларов, а Министерство обороны – 44,1 миллиона долларов на бензодиазепины (65), лекарства, которые врачи, как правило, стараются на назначать гражданскому населению с ПТСР из-за высокой вероятности развития зависимости и отсутствия значительной эффективности в лечении симптомов ПТСР.

Путь к восстановлению – дорога длиною в жизнь

В первой главе этой книги я рассказал вам про пациента по имени Билл, с которым познакомился более тридцати лет назад в больнице для ветеранов. Билл на долгие годы стал одним из моих пациентов-учителей, и наши отношения отразили эволюцию используемых мной в лечении психологической травмы методов.

Билл служил военным врачом во Вьетнаме с 1967 по 1971 год и после возвращения пытался использовать полученные в армии навыки, устроившись на работу в ожоговое отделение местной больницы. Уход за пациентами изматывал его, он был несдержанным и нервным, однако при этом понятия не имел, что все эти проблемы как-либо связаны с опытом во Вьетнаме. В конце концов, диагноза ПТСР тогда еще не существовало, а ирландские ребята из рабочего класса в Бостоне не ходили к психотерапевтам. Его ночные кошмары и бессонница пошли на спад, когда он ушел из больницы и поступил в семинарию, чтобы стать пастором. Впервые он обратился за помощью лишь после рождения первенца в 1978 году.

Детский плач спровоцировал неумолимые яркие болезненные воспоминания, в которых он видел, слышал и чувствовал запах обгоревших и изуродованных детей во Вьетнаме. Он настолько потерял контроль, что некоторые из моих коллег в больнице для ветеранов хотели госпитализировать его для лечения, как они считали, психоза.

Тем не менее мы начали с ним проводить сеансы, и рядом со мной он стал чувствовать себя защищенным, в итоге рассказав про то, что видел во Вьетнаме. Со временем он научился справляться со своими чувствами, не поддаваясь им. Это помогло ему сосредоточиться на заботе о своей семье, а также закончить обучение на священника. Два года спустя он стал пастырем со своим собственным приходом, и мы решили, что лечение закончено.

Больше я с Биллом не связывался, пока он не позвонил мне спустя восемнадцать лет с дня нашей встречи. Он испытывал все те же симптомы – яркие болезненные воспоминания, ужасные ночные кошмары, чувство, словно он сходит с ума, – что и после рождения своего ребенка. Его сыну только стукнуло восемнадцать, и Билл пошел вместе с ним записывать его в армию – в тот же самый учебный центр, с которого Билла самого отправили во Вьетнам. К этому времени я уже знал про лечение посттравматического стресса гораздо больше, и вместе с Биллом мы разобрались с конкретными воспоминаниями о зрительных образах, звуках и запахах, с которыми он столкнулся во Вьетнаме, – подробностями, которые он слишком боялся вспоминать, когда мы впервые с ним встретились. Теперь мы могли интегрировать эти воспоминания с помощью ДПДГ, чтобы превратить их в истории о случившемся многие годы назад и не давать им больше мгновенно переносить его во вьетнамский ад. Когда он почувствовал себя более уравновешенным, ему захотелось разобраться и со своим детством: своим жестоким воспитанием, а также чувством вины за то, что, записавшись добровольцем во Вьетнам, оставил своего младшего брата с шизофренией, которого больше некому было защищать от отцовской ярости.