Активисты первых просветительских кампаний по вопросам СПИДа придумали яркий слоган: «Молчание = Смерть». Молчание о психологической травме также приводит к смерти – к смерти души. Молчание усиливает провоцируемую травмой изоляцию. Когда человек в состоянии сказать вслух другому «Меня изнасиловали», «Меня избил муж», «Мои родители называли это дисциплиной, однако это было насилие» или «С тех пор, как я вернулся из Ирака, я сам не свой» – то это признак того, что процесс исцеления начался.
Нам, может, и кажется, что мы можем контролировать свою скорбь, свой ужас или стыд, сохраняя молчание, однако слова делают возможным совершенно иной тип контроля. Когда Адама поставили во главе животного мира в Книге Бытия, первым делом он дал имена всем живым созданиям.
Если вам причинили вред, то вам необходимо признать случившееся и описать это словами. Я знаю это по собственному опыту: пока я не позволял себе вспомнить, каково мне было, когда отец запирал меня, трехлетнего, в погребе за всякие шалости, я постоянно боялся оставаться один, боялся быть брошенным. Только когда я смог поговорить о том, что чувствовал этот маленький мальчик, только когда я смог простить его за то, что он был таким напуганным и безропотным, я научился получать удовольствие, оставаясь наедине с собой. Когда мы чувствуем, что нас слушают и понимают, это меняет нашу физиологию. Возможность выразить словами сложные чувства, а также осознание наших чувств другим человеком активируют нашу лимбическую систему, и происходит «прозрение». С другой стороны, когда в ответ мы получаем молчание и непонимание, мы падаем духом. Или как метко сказал Джон Боулби: «То, о чем нельзя поделиться с матерью, невозможно сказать и самому себе».
Если человек скрывает от самого себя тот факт, что в детстве его совратил дядя, то он будет реагировать на малейшие триггеры, подобно животному в грозу: весь его организм будет защищаться от мнимой опасности. Без нужных слов человек может лишь понять, что он напуган, не осознавая при этом причины своего страха. Вместе с тем, решив во что бы то ни стало сохранять контроль, он будет стремиться избегать всего, что хотя бы отдаленно напоминает ему о пережитой травме. Апатия может чередоваться с повышенной возбудимостью и раздражительностью – и он совершенно не будет понимать, почему так происходит.
Пока вы храните секреты и замалчиваете информацию, вы, по сути, воюете с самим собой. На то, чтобы скрывать свои настоящие чувства, человек расходует огромное количество энергии. Это истощает его мотивацию преследовать стоящие цели, провоцируя тоску и отчужденность.
Тем временем организм продолжают наполнять гормоны стресса, вызывая головные и мышечные боли, проблемы с кишечником или половой функцией – а также провоцируя иррациональное поведение, способное поставить его в неловкое положение и причинить боль окружающим. Лишь определив источник таких реакций, можно начать использовать свои чувства, как сигналы о проблемах, требующих немедленного вмешательства.
Когда мы закрываем глаза на то, что происходит у нас в душе, это вредит нашему самосознанию, чувству собственного достоинства и вере в свои силы. Клинический психолог Эда Фоа вместе с коллегами разработала опросник посттравматического восприятия, который помогает понять, что пациенты думают сами о себе (4). Симптомы ПТСР зачастую включают такие заявления, как «Я чувствую себя мертвым внутри», «Я никогда не смогу снова испытывать нормальные эмоции», «Я навсегда изменился к худшему», «Я чувствую себя предметом, а не личностью», «У меня нет будущего» и «У меня такое чувство, словно я больше себя не понимаю».
Главная задача – позволить себе знать то, что знаешь. Для этого требуется неимоверная смелость. В своей книге «What It Is Like to Go to War» («Каково воевать». –
«Годами я не знал, что нужно исправить этот раскол – когда я вернулся, некому было мне об этом сказать… И почему я думал, будто внутри меня живет лишь один человек?.. Какая-то часть меня просто любила калечить, убивать и пытать. Но у моего «Я» есть и другие составляющие, прямо противоположные, которыми я горжусь. Так что, являюсь ли я убийцей и палачом? Нет, но часть меня является. Испытываю ли я ужас и горечь, когда читаю в газете про ребенка, столкнувшегося с насилием? Да. Но будоражит ли это меня?» (5)
Марлантис рассказывает, что на пути к выздоровлению ему пришлось научиться рассказывать правду, какой бы мучительной она ни была.