Понятное дело, шайка Бача-и Сакао в скором времени была разгромлена, а сам он, уйдя от преследования, тайно пересек линию Мортимера Дюранда и осел в то время в британском Пешаваре. Там он торговал чаем, содержал собственную чайхану, воровал, сидел в тюрьме. Словом, всячески демонстрировал свою дурную наследственность нищего простолюдина. Из застенка, где он был вынужден провести целый год, Хабибулла вышел завербованным английским агентом. Куда-то надолго испарился, но в конце 1928 года внезапно объявился на единственной дороге, соединяющей Кабул с северными территориями Афганистана, которую взял под свой контроль, и стал с удвоенным, даже утроенным рвением предаваться привычному занятию — грабить караваны и одиноких путников. Вскоре его отряд, насчитывающий поначалу восемьдесят стволов, разросся до нескольких тысяч. Это уже была целая армия, способная добыть для своего предводителя высшую власть в охваченной всеобщим бунтом стране.
А тут еще произошла сходка в горном кишлаке Вайсудин-Кале, на которой группа местных ханов и мулл предала проклятию Амануллу-хана, как безбожника и предателя интересов страны, и провозгласила вторым эмиром Афганистана Хабибуллу II Гази Калакани Бача-и Сакао. Отречение от престола первого падишаха состоялось 14 января, и его преемник на троне, по происхождению этнический таджик и безграмотный дехканин, ровно на девять месяцев получил право владеть роскошными апартаментами дворца Тадж-Бек, построенного Амануллой.
Заняв таким образом вакантный афганский престол, второй эмир сделал то, что он сделал.
Медленным прогулочным шагом Смоллетт и Талагани двигались в направлении дворца Тадж-Бек, где теперь обосновался будущий третий падишах Афганистана Надир-хан.
— Так, значит, вы утверждаете, господин майор, что главная общая задача Великобритании и Афганистана — сдерживание Советов, недопущение их продвижения на юг — к Индийскому океану и Персидскому заливу? — спросил порученец.
— Именно так, дорогой лейтенант. — Смоллетт выписывал своим стеком в холодном ноябрьском воздухе какие-то замысловатые круги. — Аманулла с этой миссией не справился, а «грязный таджик» и вовсе не собирался этого делать.
— Но согласитесь, что вторжение отряда Рагиб-бея и захват им Мазари-Шарифа помогли не столько Аманулле вернуться на престол, сколько нам свергнуть Хабибуллу?
— Соглашусь!
— Так похвалите своего злейшего врага. Он как ни хотел, а посодействовал высшим британским интересам.
— Я и этого не отрицаю, любезный Барзак. И знаете, наступит на нашем еще веку то время, когда красный медведь будет таскать каштаны из огня для английского льва.
— Бьюсь о заклад, что этого не будет никогда, — ответил Талагани.
— Пари, мой мальчик? — засмеялся Смоллетт. — Я совсем забыл, что ты давно уже почти стопроцентный европеец. Согласен! Сто фунтов стерлингов на бочку от проигравшего.
Надир-хан не стал держать двух развеселившихся приятелей в приемной, принял их сразу. Первое, на что обратил внимание Барзак Талагани, — это сабля из дамасской стали с золотом и драгоценными камнями — подношение Бухарского совета Энвер-паше, подаренная потом Бача-и Сакао, которую будущий правитель вывесил в переднем углу на огромном, на всю стену, персидском ковре. Адъютанта от этого несколько покоробило.
— Наша казна пуста, — начал с порога Надир-хан, забыв спросить о самом главном. — Этот мошенник Аманулла все из нее повыскреб. А несметные богатства Хабибуллы, которые он якобы нажил грабежом, думаю — басни.
Сделав шаг к столу, Смоллетт сказал:
— Ваше Величество, вы поторопились с казнью Бача-и Сакао. Его «сокровищница Гарун-аль-Рашида» — не вымысел. Надо было его сперва пристрастно допросить, потому что на часть этого добра претендует и Корона. Значительная часть украденного этим бастардом — наша потерянная собственность. А теперь вам придется перерыть все афганские горы, чтобы отыскать его Сезам.
— Он умер? — шепотом спросил будущий падишах.
— Умер, — ответил британский специальный посланник. — И просил вам передать это.
С этими словами Смоллетт положил перед Надир-ханом орден Хедмат. Талагани побледнел. Губы без пяти минут коронованного правителя тряслись.
— Он что-то сказал вам перед тем, как ему отрубили голову?
— Он проклял вас. На языке дари. Поэтому, что именно он выкрикивал, я не понял.
Надир-хан посмотрел на своего порученца, и его губы прошелестели только одну фразу:
— О, Аллах! Я обречен!
Надир-хан, коронованный как Мухаммед Надир-шах, был убит ровно через пять лет и две недели после казни Бача-и Сакао, 17 ноября 1933 года, не без участия британской Интеллидженс Сервис. Хотя револьвер, выстреливший в правителя трижды, был в руках учащегося, совсем еще мальчика Абдуллы Халика, который выкрикивал, когда его арестовывали, что он мстил таким образом за поругание Амануллы-хана.