Лоранса взяла руку маркиза и так сердечно пожала ее, что старик был тронут.
— Вы правы, — сказала она.
— Теперь будете меня слушаться? — спросил он.
Молодая графиня и супруги д'Отсэры утвердительно кивнули головой.
— Ну, так перебирайтесь в мой дом, он в самом центре города, неподалеку от суда. И вам, и вашим адвокатам будет там гораздо удобнее, здесь и тесно, и слишком далеко от поля битвы. Вам пришлось бы каждый день ездить через весь город.
Лоранса согласилась; старик отвез ее и г-жу д'Отсэр в свой особняк, и в этом доме адвокаты и обитатели Сен-Синя прожили все то время, пока длился процесс. После обеда Борден попросил Лорансу в точности рассказать ему без свидетелей все обстоятельства дела, не опуская ни малейшей подробности, хотя о некоторых предшествующих событиях он и молодой адвокат уже узнали со слов маркиза во время переезда из Парижа в Труа. Грея ноги у огня, Борден слушал девушку без всякой напускной важности. А внимание молодого адвоката поневоле раздваивалось между мадмуазель де Сен-Синь, вызывавшей его восхищение, и обстоятельствами дела, в которые необходимо было вникнуть.
— И это действительно все? — спросил Борден, когда Лоранса изложила все подробности драмы так, как они рассказаны в этой повести.
— Все, — ответила она.
На несколько минут в гостиной дома Шаржбефа воцарилось глубокое молчание; здесь разыгрывалась одна из наиболее тяжелых и притом необычных сцен, какие изредка выпадают на долю человека. О всяком деле, еще до решения суда, адвокаты уже имеют свое суждение, подобно тому как врачи предвидят смерть больного еще до начала той борьбы, которую они поведут с природой. Глаза Лорансы, супругов д'Отсэров и маркиза были прикованы к пергаментному, рябоватому лицу престарелого прокурора, который сейчас решит вопрос: жизнь или смерть. Г-н д'Отсэр отер капли пота, выступившие у него на лбу. Лоранса взглянула на молодого адвоката и заметила, что лицо его омрачилось.
— Ну как, дорогой Борден? — молвил маркиз, протягивая табакерку, из которой прокурор рассеянно взял щепотку.
Борден потер себе ногу, обтянутую толстым черным чулком из грубого шелка, — он был в коротких суконных черных панталонах и во фраке так называемого французского покроя — и обвел своих клиентов многозначительным взглядом, придав ему опасливое выражение; но этот взгляд обдал их холодом.
— Вы хотите, чтобы я проанализировал все это и откровенно высказал свое мнение? — спросил он.
— Ну, конечно, господин Борден, — ответила Лоранса.
— Все хорошее, что вы сделали, превращается в улики против вас, — сказал тогда старый юрист. — Спасти ваших родственников нельзя, можно только добиться смягчения наказания. Вы велели Мишю распродать всю его недвижимость — и это будет принято за неоспоримое доказательство ваших преступных планов в отношении сенатора. Вы отослали в Труа своих слуг нарочно, чтобы не иметь свидетелей, и это покажется тем правдоподобнее, что соответствует действительности. Старший д'Отсэр сказал Бовизажу роковые слова, которые погубят всех вас. Столь же опасное замечание вы сделали у себя во дворе, и оно еще задолго свидетельствовало о ваших дурных намерениях в отношении Гондревиля. Что касается вас самой, графиня, то в ту минуту, когда было совершено нападение, вы стояли на страже, и если вас не привлекают к ответственности, то лишь потому, что не хотят вмешивать в дело лицо, которое может вызвать сочувствие.
— Тут защита невозможна, — сказал господин де Гранвиль.