Темное прошлое человека будущего

Каждый из них был клеймом, знаком того, кому принадлежит ее тело. В конце концов возник на моем пороге и сам хозяин.

О своем приходе Гурий предупредительно сообщил заранее, так что я мог не опасаться, что он случайно столкнется с Ириной, бывшей у меня накануне. На нем был тот же самый, что и в прошлый раз, белый плащ с залегшими между складками, пахнущими водой мартовскими тенями. Гурий был хмур, небрит, с похмельными мешками под глазами.

– Не звонил? – спросил он, едва войдя.

– Пока нет,- ответил я, что было неправдой: за время, прошедшее после посещения театра, я уже несколько раз разговаривал с

Некричем по телефону. Он жил у Кати; когда она уходила на работу, оставался один, и иногда на него накатывали приступы такого страха, что он не мог больше сдерживаться и звонил мне.

– Объявится, никуда не денется. Куда ему деваться?.. Столько людей его по всей Москве ищет… Хотя запрятался он глубоко… -

Говоря, Гурий не глядел на меня, осматривая комнату, точно его не оставляла надежда, что Некрич скрывается где-то здесь. Потом вдруг повернулся ко мне:

– Скажи, где он, ты же знаешь.

Этого вопроса я, в общем, ожидал, поэтому ответил без запинки:

– Знал бы – сказал бы.

– Не бойся, мы убивать его не станем… Только поговорим по душам. Должна ведь и у Некрича душа быть… Или нет, как ты считаешь?

– Душа – это то, что внутри, а Некрич весь вывернут наружу. За душу ты его навряд ли поймаешь.

– Думаешь?.. – Гурий поморщился и, не докурив до конца сигарету, раздавил в пепельнице окурок с таким отвращением, как если бы это и был Некрич.- Где же его искать? Лепнинский сказал, будто тот ему говорил, что недели не может прожить, чтобы на музыкальный концерт не сходить. В консерваторию. Ладно, я поверил, посадил в эту самую консерваторию человека, чтобы на каждом концерте сидел, ни одного не пропуская. Через неделю не выдержал парень, срываться стал, чуть что – в слезы, потом запил, пришлось заменить. Второй и недели не продержался, загулял по-черному.

– Слабые у тебя ребята.

– Это музыка на них так действует. Сила искусства.- Гурий криво усмехнулся.

На улице стало смеркаться и зажегся фонарь напротив, высветив на потемневшем оконном стекле несколько прозрачных отпечатков губ.

Это были Иринины отпечатки, она любила прижиматься лбом, щекой и особенно ртом к холодному окну. Днем они были не видны, и я забыл о них, но с погружением стекла в сумерки они выступили на нем, как водяные знаки. Гурий смотрел точно в направлении окна.

Конечно, определить по отпечаткам, кому они принадлежат, он бы не смог, но то, что я не догадался стереть их, наводило на мысль, что в квартире могут оставаться другие не замеченные мной следы Ирининого присутствия. Когда Гурий вышел в туалет, я с тревогой подумал, что перед его приходом внимательно оглядел прихожую и комнату, но смотрел ли я в туалете и ванной, не мог вспомнить. Ирина то и дело забывала у меня разные мелкие вещи, то клипсы, то браслет, то губную помаду, я даже подозревал, зная ее привычку изобретать приметы, что она делает это не случайно, а для того, чтобы быть уверенной, что придет снова (сигарета за проводом у двери была из того же ряда), но тот, кто раскидывает сеть знаков, чтобы поймать случай, чаще всего сам же в нее попадается, поэтому с чувством, будто это происходит не со мной, я без труда представил себе, как, войдя в ванную, Гурий обнаруживает у зеркала пару Ирининых сережек. Но из туалета он сразу вернулся в комнату – привычка мыть руки после уборной у него, к счастью, отсутствовала.

– Голова болит,- Гурий поморщился,- перебрали вчера немного.

Посадил одного идиота на биржу, он накупил под Новый год шампанского полтора вагона, а пока мы его перевозили, оно в цене упало. Теперь девать его некуда, весь склад шампанским до потолка завален, пьем его, как воду. Вчера с Колей и Толей по бутылке на брата уговорили.

Гурий отвернулся от лампы, режущей ему глаза, и стал смотреть на улицу сквозь стекло с отпечатками Ирининых губ.

– Ты случайно не знаешь, кому можно вагон брюта загнать? Или хотя бы полвагона?

Я подумал, что, кажется, напрасно боюсь, что Гурий заметит у меня какие-нибудь мелкие улики Ирининых посещений. Он воспринимал мир в ином масштабе, в его болезной голове вращались маховики большого бизнеса, он измерял действительность тоннами, миллионами, вагонами. Закурив, Гурий слегка склонил голову набок, восстанавливая в ней равновесие боли.

– Никогда, мать твою, не угадаешь наверняка, на что цены будут повышаться, а на что падать. Есть, конечно, надежные вещи – золото, недвижимость. Но вот Лепнинский, дошлый тип, своего не упустит, по нему видно, вывез всю мебель из некричевой квартиры, а саму квартиру мне оставил. Так мы с ним разошлись, я еще приплатил ему, думал , в большом выигрыше остался. А может, он меня все-таки наколол, а я и не понял? Для чего ему вся эта рухлядь, что он с ней будет делать?

– Он же коллекционер.

– А зачем он коллекционер? – Гурий поскреб ногтями щетину, подозрительно взглянул на меня.- Как это вообще понимать?