Темное разделение

Когда представление было окончено, близнецы ушли за кулисы, всех зрителей вежливо, но твердо попросили выйти, и, прежде чем я и Флой смогли что-нибудь сделать, две большие крытые телеги уехали, и мы поняли, что актеры Данси исчезли в ночи.

Я не могла скрыть горя, язык мой онемел:

— Мы потеряли их, о Флой…

— Нет, мы не потеряли их, — сказал Флой мягко. — Послушай, что говорит народ. Ходи и слушай. Ищи зацепки, Шарлотта.

Он перешел через площадь, и я вслед за ним. Мы остановились возле небольшой группы женщин, не подслушивая, и уж точно мы не выглядели подслушивающими (неприятный опыт), я просто смотрела по сторонам, как будто ожидая своего мужа. Но я прислушивалась ко всему, жадно глотая сведения, так же как и Флой.

И через полчаса мы узнали, что Мэтт Данси увез свою труппу в деревню в нескольких милях к югу от Макинлета.

— Они остановились в «Фазане», — сказала одна женщина рядом со мной, деловито и исчерпывающе. — Дочь моей сестры помогает там по вечерам, и босс сказал ей, чтобы застелили дополнительные кровати. Они рады. Это способствует благоденствию округа.

— Поедем первым делом к «Фазану» утром, — сказал Флой, пока маленькая тележка тряслась по дорожке, освещенной лунным светом. — Да, моя любовь, ты хочешь ломиться в двери сейчас, но мы приедем к полуночи, а я бы предпочел не встречаться с Данси в полночный час.

Я молчала, и он посмотрел на меня:

— Шарлотта, лучше так, я обещаю тебе, что так будет лучше. Я не хочу, чтобы Данси ускользнул от нас под покровом темноты.

Конечно, он прав, хотя это и убивает меня. И сейчас, когда я пишу это в своей комнате в гостинице «У моста», несмотря на то, что я нашла Виолу и Соррел, я чувствую себя более одинокой, чем раньше. Я не могу вынести, что их эксплуатируют таким способом, и я в ужасе при мысли, что, когда Мэтт Данси узнает, кто я, он найдет способ украсть их снова.

Если я не смогу придумать, как обмануть его.

Симона постепенно приходила в себя после хлорпромазина.

Ее голова болела, она чувствовала слабость, и ей казалось, что она сходит с ума. Но ее рассудок прояснялся, и она поняла, что женщина со злыми глазами отвезла ее в Мортмэйн и бросила здесь в клетке.

Она по-прежнему сомневалась, не кошмарный ли это сон, потому что так должен чувствовать себя погребенный заживо, под землей. Над ней был Мортмэйн, и она чувствовала, как его огромная масса и мрачная пустота, отзывавшаяся эхом, давит на нее.

Но я выберусь, сказала себе Симона решительно. Что бы ни случилось, я выберусь. Я смогу сорвать замок или вырвать один из прутьев. А если не смогу, кто-нибудь хватится меня и начнет искать. Но как скоро? И подумает ли кто о Мортмэйне?

Чернота была абсолютно непроницаемой, так что она не могла даже посмотреть на часы, и она не знала, как долго она здесь, потому что в кромешной тьме время воспринимается по-другому. Она забилась в угол тесной клетки и старалась не слышать слабого шепота и шорохов вокруг. Это были пугающие звуки, но обыкновенные и объяснимые. Крысы и летучие мыши, вороны и совы. Все они черны и страшны, не важно, пытаешься ли ты не думать о них. Призрак совы в пустоте старой серой башни, глашатай ночи, как Макбет называл его, и если уж Макбет не знал о фатуме и его глашатаях, то кто знает. И ворон со спящими глазами демона, прогоняющий свои ночные фантазии при пробуждении. Да, совы и вороны, крысы и летучие мыши — без сомнения, создания, которые роднятся с ужасом. Но не нужно сейчас думать об этом.

Но нельзя было прогнать призраков. Симона могла слышать их и чувствовать. Соня сказала когда-то с присущим ей коварством, что дети, которые жили здесь, становились жертвами организованной детской проституции — и они прятались здесь, чтобы обмануть похитителей; в этот жуткий миг Симона могла услышать тяжелую поступь торговцев детьми, ищущих в доме свою добычу. Она внимательно прислушивалась, не ходит ли кто в самом деле, но это было лишь биение ее собственной крови в жилах.

У меня бред, думала она, отодвинувшись как можно дальше, заставляя себя дышать медленно и спокойно. Нужно что-то сделать… как это называется… сенсорная депривация. Темно хоть глаз коли, и так тихо, как в могиле — нет, не надо говорить так. Но если бы только не было так тихо.

Но призраки не молчали. Симона не могла их видеть, но она ощущала их присутствие и слышала их. Она слышала, как прячутся дети из прошлого, скрываясь от торговцев, и слышала, как их руки бессильно бьются о дверь.

Ногти, царапающие железо… Руки, бьющиеся о кирпичи…

Она вдруг осознала, что бешено бьется о железные прутья и что это она сама колотит руками по кирпичам.

Глава 36

— Возможно, абсолютно не о чем волноваться, — раздался голос Анжелики в телефоне. — Но кое-что произошло, и чем больше я думаю об этом, тем более нахожу повод для беспокойства. Я думала, что нужно сказать тебе.

Гарри спросил, что же произошло.