Темные отражения

В конце концов победила усталость. Я упала на пассажирское сиденье, чувствуя, что голова словно набита латуком. Лиам в этот момент сел на водительское место.

– Что, утомительно быть героем? – ухмыльнулся он.

Я отмахнулась, ощущая, как сердце от его слов переполняется счастьем. Это просто шутка.

– Здорово, что с нами были девчонки, – сказал Лиам, повернувшись к Толстяку. – А то очнулись бы в кузове минивэна связанные по рукам и ногам где-нибудь на полпути в Огайо.

Толстяк лишь заворчал в ответ. Кожа его по-прежнему оставалась серой.

Лиам выглядел лучше. От холодной воды его лицо слегка порозовело, пальцы тряслись уже не так явно, а взгляд из затуманенного стал четким и ясным. Учитывая, что это был первый опыт, Лиам оправился от белого шума очень быстро.

– Так, команда, – медленно начал он. – Пришло время голосования.

– Нет! – внезапно ожил Толстяк. – Я знаю, к чему это приведет, и знаю, что вы меня не послушаете, но я…

– Кто за то, чтобы позволить девочке остаться с нами на ночь, поднимите руки.

Лиам и Зу вскинули руки одновременно. Зу одарила меня сияющей улыбкой, особенно ослепительной на фоне мрачного лица Толстяка.

– Мы ничего о ней не знаем – черт, мы даже не знаем, сказала ли она правду! – возразил он. – Она может оказаться маньячкой, которая перережет всех нас во сне или позовет своих дружков из Лиги, едва мы потеряем бдительность.

– Ничего себе, спасибо! – понуро отозвалась я. Мысль о том, что меня считают настолько коварной, меня сильно подкосила.

– Чем дольше она остается рядом с нами, – добавил он, – тем больше шансов оказаться в лапах Лиги, а вы знаете, что они делают с детьми!

– Они не смогут нас поймать, – сказал Лиам. – Об этом мы уже позаботились. Нужно держаться вместе, и все будет хорошо.

– Нет. Нет, нет, нет, нет и нет, – упрямо повторил Толстяк. – Прошу запомнить, что я был против, хотя вы двое все равно выиграете.

– Даже не думай об этом, – отмахнулся Лиам. – Это демократия в чистом виде.

– Ты уверен? – спросила я.

– Конечно, уверен, – ответил Лиам. – Я бы переживал куда больше, окажись ты на задворках какой-нибудь станции «Грейхаунд»[11] без денег и документов. К тому же как бы мы смогли выяснить, добралась ты до безопасного места или нет?

Он снова улыбнулся. Той самой улыбкой. Я прижала руку к груди, словно надеясь удержать нахлынувшие чувства, запереть их внутри. Лиам положил руку на подлокотник моего кресла. И я с трудом удержалась от того, чтобы ее погладить. Непростительная слабость! Больше всего на свете мне хотелось сейчас подглядеть его мысли и узнать, о чем он думает. И почему так на меня смотрит.

«На самом деле ты монстр», – подумала я, прижимая кулак к животу.

Я желала защитить Лиама. В этот миг я вдруг отчетливо поняла, что на самом деле хочу защитить ребят. Они спасли мою жизнь, не требуя ничего взамен. И если случай с замаскированными СПП меня чему-то и научил, так это тому, что ребятам нужен кто-то вроде меня. Кто-то полезный.

Даже если мне не удастся до конца отплатить им за помощь и приют, это может стать хорошим началом. Придется себя контролировать, но это лучшее, что я могу для них сделать.

– И все-таки, куда ты собираешься ехать? – голос Лиама звучал безразлично, однако в потемневших глазах отражалась тревога. – Туда можно добраться на автобусе?

Я решила открыть план, сложившийся у меня в голове еще на заправочной станции. Коснувшись длинных спутанных прядей, я вдруг обнаружила, что могу набрать воздуха в грудь.

– Кто у тебя в Вирджиния-Бич?

– Бабушка, – ответила я. – По крайней мере, я так надеюсь.

«Да, бабушка», – напомнила я сама себе. Бабушка – последняя надежда. Она ведь должна меня помнить, не так ли? Если я помогу отыскать Беглеца, если Беглец поможет мне, смогу ли я увидеть ее вновь? Остаться у нее жить?

Слишком много «если». Если мы найдем Беглеца. Если он тоже оранжевый. Если

он научит меня контролировать свою силу. Если он поможет нам связаться со своими семьями.

Стоило начать сомневаться, как недоверие окутало меня плотным облаком.

Что, если бабушки – мысль казалась ужасающей – больше нет? Ей было семьдесят, когда меня забрали, значит, сейчас должно быть ближе к восьмидесяти. Ничего подобного я не могла даже предположить. Бабушка всегда выглядела сияющей, готовой покорить мир: серебристые волосы, неоновая поясная сумка и того же цвета козырек.

Однако я сильно изменилась за шесть лет. Так почему она должна была остаться прежней? Если бабушка жива, имела ли я право просить ее заботиться о своей чудаковатой внучке – прятать, защищать, когда она, быть может, не могла позаботиться даже о себе?

Слишком многое нужно было обдумать и рассмотреть. А потом принять решение на свежую голову. Мой мозг все еще не отошел от белого шума, однако сердце уже сделало выбор. И это был наиболее легкий путь.

– Ну хорошо, – сказала я. – Остаюсь.

И надеюсь, что никто из нас не пожалеет об этом.