Читаем Темный карнавал полностью

Она отозвалась не сразу – только после «третьего звонка».

– Да, – почти не открывая рта, сказала она.

По голосу она была одновременно усталой, счастливой, мечтательной и далекой.

– Это я, Тимоти, – прошептал он.

– Я знаю, – помедлив, ответила она.

– Где ты сейчас, Сеси?

Он повторил свой вопрос дважды, и она ответила:

– Далеко, если отсюда – на западе. В Калифорнии. Я в Имперской долине, на Солтон-Си[4]. Здесь грязевые вулканы, пар и тишина. Я – жена фермера, сижу на деревянном крыльце. Смотрю, как медленно садится солнце.

– И как там, Сеси?

– Слушаю, как разговаривают грязевые вулканы, – медленно, как на проповеди в церкви, произнесла она, – пар выталкивает грязь наружу, и надуваются пузыри – они похожи на серые лысые головы, плавающие в горячем сиропе. Надуваются и лопаются, как резиновая пленка – как будто чмокают мокрыми губами. И оттуда выстреливают струйки пара. И пахнет серой и гарью. И древностью пахнет. Потому что здесь обитали динозавры. Целых десять миллионов лет.

– Они ведь уже того, да, Сеси? Динозавры?

Губы Сеси шевельнулись.

– Да, они того. Совсем того, – сказала она, сонно растягивая слова, при этом на ее лице двигался только рот. Больше ничего не двигалось – вся остальная Сеси была совершенно неподвижна. – Скажи, Тимоти, ты видел когда-нибудь, как опускается верх кабриолета? Это очень похоже на то, как здесь темнеет. Солнце садится в мелководье между горами – и как будто стягивает следом за собой темное покрывало. Я прямо сейчас это наблюдаю, из головы этой женщины, сквозь дырочки в ее черепе. Мне все равно, как ее зовут. Я просто наслаждаюсь здесь тишиной. Море такое спокойное, неподвижное. Прямо пугающе неподвижное. И пахнет солью. Я ее вдыхаю. А надо мной в небе вышли первые звезды. И там, среди них плывут бомбардировщики и истребители. Очень похожие на птеродактилей с огромными крыльями. А чуть подальше из ямы торчит железная шея парового экскаватора – как будто металлический бронтозавр поднял голову, замер и смотрит вверх на летящих алюминиевых рептилий. Такие у меня тут доисторические штуки. И запахи. Доисторических блюд. И тишина, прямо удивительная тишина…

– И сколько ты пробудешь в этой женщине, Сеси?

– Пока не наслушаюсь, не насмотрюсь и не надышусь. И пока хоть как-то не изменю ее жизнь. Жить в ней – не то же самое, что жить где-нибудь еще в этом мире. Ее долина с деревянным домиком – это рассветный мир. Черные горы с трех сторон – на западе, на севере и на юге, а внутри – огромная мрачная долина. И две бетонные дороги вдоль моря, опустевшего после войны. На них, где-то раз в полчаса, появляется свет фар – когда проезжает какая-нибудь машина. А дальше опять смыкается темнота. Я весь день сижу на крыльце и смотрю, как движутся тени от деревьев, а потом соединяются и на закате превращаются в одну большую ночь. Я жду, когда муж вернется из города. Передо мной – берег и море, соленое и бесшумное. Иногда прыгнет рыба – сверкнет чешуей в свете звезд – и падает обратно. Долина, море, машины, крыльцо, кресло-качалка, я – и тишина.

– А сейчас что, Сеси?

– Я встаю, – сказала она.

– Да?

– Спускаюсь с крыльца к грязевым вулканам. У меня над головой пролетает еще один самолет, он шумит во всех направлениях, в которых вращаются винты. Они разрушают тишину, и их звук проникает в мои кости.

– А сейчас?

– Теперь я иду по дощатому настилу туда, где до войны стояли туристы, чтобы смотреть, как лопаются серые пузыри. Иду медленно, ноги стучат по доскам.

– А сейчас?

– А сейчас я стою в испарениях серы. Передо мной булькают пузыри. Кто-то пронзительно кричит. Это птица. Я теперь в птице! Я в ней лечу! У меня теперь новые глаза-бусинки, через них тоже что-то видно. Вижу женщину внизу, на дощатом настиле. Она делает шаг. И еще шаг, и еще. Туда, в грязевой вулкан! Слышу звук, как будто большой камень упал в вязкую глубину! Мое птичье тело продолжает летать и кружить, не обращая внимания на этот звук. Спускаюсь ниже, вижу белую руку с растопыренными пальцами, она похожа на паука, извивается и исчезает в луже серой лавы. Лава смыкается над ней. А сейчас я лечу домой, вот прямо сейчас! – Что-то толкнулось в окно, и Сеси разом открыла глаза – в них было столько счастья и восторга, что казалось, они светятся. – А сейчас я дома! – сказала она.


Сеси лежала на подушке, а глаза ее блуждали по сторонам. Наконец она увидела Тимоти.

– Ну как Праздник Возвращения – идет? – спросила она.

– Да, все там.

– А ты почему здесь? – Она взяла его за руку. – А? – Она прищурилась. – Ладно, давай, спрашивай. Ты ведь хотел что-то спросить? Для этого пришел?

– Да не хочу я ничего спрашивать, – сказал он. – Ну, то есть почти ничего… Нет, я хочу, Сеси! – И слова полились из него сплошным потоком. – Я хочу что-нибудь с этим сделать… я хочу что-то такое сделать на этом празднике, чтобы они все обратили на меня внимание. Я хочу… чтобы быть таким же, как они, чтобы они приняли меня к себе… Но я не могу ничего такого сделать и чувствую себя совершенно по-дурацки. Сеси… Я подумал, а вдруг ты могла бы…

Перейти на страницу:

Все книги серии Брэдбери, Рэй. Сборники рассказов

Тёмный карнавал [переиздание]
Тёмный карнавал [переиздание]

Настоящая книга поистине уникальна — это самый первый сборник Брэдбери, с тех пор фактически не переиздававшийся, не доступный больше нигде в мире и ни на каком языке вот уже 60 лет! Отдельные рассказы из «Темного карнавала» (в том числе такие классические, как «Странница» и «Крошка-убийца», «Коса» и «Дядюшка Эйнар») перерабатывались и включались в более поздние сборники, однако переиздавать свой дебют в исходном виде Брэдбери категорически отказывался. Переубедить мэтра удалось ровно дважды: в 2001 году он согласился на коллекционное переиздание крошечным тиражом (снабженное несколькими предисловиями, авторским вводным комментарием к каждому рассказу и послесловием Клайва Баркера), немедленно также ставшее библиографической редкостью, а в 2008-м — на российское издание.

Рэй Брэдбери

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги

Лавка чудес
Лавка чудес

«Когда все дружным хором говорят «да», я говорю – «нет». Таким уж уродился», – писал о себе Жоржи Амаду и вряд ли кривил душой. Кто лжет, тот не может быть свободным, а именно этим качеством – собственной свободой – бразильский эпикуреец дорожил больше всего. У него было множество титулов и званий, но самое главное звучало так: «литературный Пеле». И это в Бразилии высшая награда.Жоржи Амаду написал около 30 романов, которые были переведены на 50 языков. По его книгам поставлено более 30 фильмов, и даже популярные во всем мире бразильские сериалы начинались тоже с его героев.«Лавкой чудес» назвал Амаду один из самых значительных своих романов, «лавкой чудес» была и вся его жизнь. Роман написан в жанре магического реализма, и появился он раньше самого известного произведения в этом жанре – «Сто лет одиночества» Габриэля Гарсиа Маркеса.

Жоржи Амаду

Классическая проза ХX века