Темный лорд. Заклятье волка

Откуда-то донесся еще один голос, выкрикивающий рит­мичные слова. На этот раз говорила не девочка. Голос был необычный, гортанный. Сначала Луис подумал, что он исхо­дит прямо из кроваво-красных вод источника, однако понял, что это говорит человек-волк, только голос его изменился, стал иным.

— Там она видела — шли чрез потоки поправшие клятвы, убийцы подлые и те, кто жен чужих соблазняет;Нидхёгг глодал тамтрупы умерших,терзал он мужей —

довольно ли вам этого?[27]

Громадные зубы Аземара замерли у уха седого воина, с языка на шею Може закапала слюна.

— Я положил конец убийствам, — проговорил Аземар, и его голос проскрежетал, словно разбухшая дверь по камен­ному полу. — Я служу церкви и ищу лишь покоя. Не вынуж­дай меня.

Може сделал то, чему его учили с младенчества. Он взмах­нул клинком и отсек от бока волка большой кусок плоти. Зверь испустил жуткий вопль, когда изогнутый меч по­лоснул его по телу, он вцепился в руку Може, вырвал ее из сустава и швырнул конечность, все еще сжимавшую меч, в поток.

Оставшейся рукой Може тянулся к ране в волчьем боку, чтобы расширить ее, однако движения его были слабы и за­медленны. Волк схватил воина и ударил о камни. А затем прыгнул сверху и начал рвать его тело на куски.

Луис ощутил на пальцах что-то теплое. Он поднял руку. Кровь. Но не его. Беатрис тяжело привалилась к нему. Азе­мар, отбрасывая руку с мечом, попал прямо в нее, и теперь она была серьезно ранена.

— Помогите ей! Помогите!

Элиф заговорил, как будто в трансе:

— Мы боролись напрасно. Неужели колесо повернется снова? И мертвый бог придет, предложит свою жертву, и нор­нам придется принять ее?

— Нет! — прокричал Луис. — Нет!

— Снова и снова будет она страдать и гибнуть? Ей будет вечно отказано в нежности, ее жизнь будет вечно омывать кровавый прилив? — Глаза Элифа были пусты, он удержи­вал под водой тело матери, и казалось, что слова, которые он произносит, принадлежат не ему.

— Я не допущу, чтобы такое случилось! — Луис пытался зажать рану Беатрис, но кровотечение не прекращалось.

Аземар рвал и глотал мясо, лицо его гротескно кривилось, волчьи глаза горели изумрудами в свете ламп.

А Элиф пытался и дальше творить свой обряд, бормотал и шептал что-то, держа валу под водой.

Волк станет проклятием Одина,Когда прискачут боги-убийцы.Волк станет проклятием Одина,Когда прискачут боги-убийцы.

Аземар оторвался от своей трапезы — его тело напомина­ло восковую копию Элифа, которую бросили таять на солн­це. Глаза его сузились, когда он заметил волкодлака.

Элиф издал отчаянный крик и выпустил мертвое тело, которое прижимал к себе. Он кинулся к Луису, схватил его за ногу.

— Если хочешь спасти ее, сними камень! — проговорил он. — Сними камень! Источник показал мне. Сними ка­мень!

— Для чего?

— Чтобы умереть. Бог приближается.

Руки Луиса были испачканы кровью Беатрис.

Она заговорила, прижимаясь ртом к его уху:

— Не надо умирать ради меня. Не слушай, что он говорит. Беги отсюда. Уходи! Я все видела, Луис. Мы принадлежим смерти. А ты — нет, ты сможешь жить.

Аземар поднялся в полный рост. Он был огромен, на го­лову выше любого самого рослого воина, невероятно му­скулистый, голова была как будто сшита из кусков челове­ческой кожи и шерсти, однако в ней безошибочно узнавалась голова волка. И он продолжал пожирать тело, придержи­вая торс покойника одной рукой и откусывая, будто от кра­юхи хлеба.

Разум Луиса похолодел от ужаса при виде этого волкопо­добного существа, при виде Беатрис, раненой, истекающей кровью.

— Сними камень, — повторил Элиф.

— Что ты хочешь сделать?

— Перевести тебя по мосту из света.

— Почему меня?

— Потому что тебе нет места в истории богов. Ты не бог, ты не проклят, ты не чудовище. Ты человек, и твоя нить все еще прядется.

Беатрис умирала, и Луис не мог представить свою жизнь без нее. Луис снял с шеи камень, и Элиф затащил его под воду.

Глава пятьдесят вторая

Древо с кровавыми корнями

Луис упал, провалился сквозь воду, сквозь воздух, сквозь темноту, пронзенную лучами света, сквозь дерево, сделанное из света, опутанное нитями света.

Озеро над ним вытянулось в полую башню со сверкающим серебристым диском наверху, и нити, на которых висел он сам, разматывались вниз от трех клубков.

— Я падаю.

— Ты падаешь.