Тень Далиды

Училась она неважно, «четверка» в дневнике была событием, отмечавшимся в нашей семье шампанским и шоколадом. Шоколад Машенька съедала сразу, шампанское выпивалось нами инкогнито, под покровом ночи. На родительские собрания ходила жена, я в школе не показывался. Глядя на Машеньку, учительница наверняка думала, что муж у Лиды потомственный чукча.

А потом, в шестом, кажется, классе, Машенька в ответ на вопрос, кто ее родители, заявила, что она этого не знает. Ее маленькой взяли из детского дома супруги Бельские и привезли в город-герой Тулу. Бельские ее удочерили и не обижают, заботятся о ее будущем, но она все равно живет надеждой когда-нибудь отыскать настоящих, кровных родителей. Она думает, что ее родители – эмигрировавшие корейцы и живут сейчас в Сеуле. Когда она закончит школу, то поедет к ним.

Я сразу позвонил отцу, вспомнив наш старый разговор, в котором он предложил мне говорить всем любопытствующим, что дочку мы взяли из детдома. Помнится, он сам хотел так объясняться со своими приятелями. Я такого никогда не говорил, а папочка, видно, держался этой версии, высосанной из пальца.

– Послушай, батя, – обратился я к нему, – помнишь наш давний разговор по поводу Машеньки?

– А что такое? Ты не мог бы уточнить, о чем идет речь?

– О чем шла речь, ты хотел сказать. Мы говорили о моей семье, и ты тогда еще предложил мне, чтобы избежать неприятностей, объяснять всем, что Машка не моя дочь, а взяли мы ее из детского дома. Помнишь?

– Ну… может, что такое и было. А в чем дело?

– А дело в том, что сегодня Машка объявила в школе, что она приемная дочь Бельских, и настоящие ее родители живут в Сеуле.

– Да ты что! Во дает девка!

– Тебе, я вижу, весело, а нам тут не до смеха. Это твоя работа?

– Моя работа? Ну что ты, я бы до такого не додумался! А где, собственно, этот Сеул находится, что-то я запамятовал?

– В Корее находится, в Южной Корее. У тебя телевизор «Самсунг», он оттуда. Но ты не темни, зубы мне не заговаривай. Это ты подал ей такую идею, что она детдомовская?

– Я? Машке? Делать мне больше нечего. Я всегда закусываю, если пью больше стакана. Не надо на меня всех собак вешать.

– А я всех и не вешаю. Ты с кем-нибудь – во дворе там, на работе, я не знаю – делился своим сюжетом?

– Во дворе? Ну, я не помню толком, хотя вряд ли… Слушай, Санек, это было так давно, что уже по всем пунктам мне вышла амнистия.

– Значит, делился. Теперь понятно, откуда растут ноги у Машкиных выступлений.

– Санек, ты… Санек…

Я знаю, что я Санек и всегда для него Саньком останусь, а потому не стал слушать его оправданий и положил трубку. Оправдания родителей перед детьми не выдерживают критики, это нонсенс. Ни в кои года мы с Лидой решили совместно побеседовать с Машенькой на предмет ее происхождения. Как будто мы сами в нем разбирались!

– Маша, – Лида, как тонкий психолог, начала первой, – что с тобой происходит? Зачем ты сказала в классе, что у тебя приемные родители? Откуда такие мысли?

– Из зеркала, – просто сказала Машка. – Мне достаточно взглянуть на себя в зеркало, чтобы в этом убедиться.

– В чем убедиться? – тупо спросил я, удостоившись от дочки уничижительного взгляда, однозначно говорившего мне о том, что мои умственные способности оставляют желать лучшего.

– Это не так, – возразила Лида. – Мы с отцом твои настоящие родители.

– Ну да, мамочка. Ты хочешь сказать, что родила меня от него, – Машка указала на меня пальцем, как на чужого. – Он что, тринадцать лет назад выглядел, как я?

– Ну, не совсем, – Лида посмотрела на меня, словно прикидывая, на сколько я был похож на сегодняшнюю Машку тринадцать лет назад. – Однако что-то общее у вас было.

Я решил молчать. Общим в нас было многое. У обоих наличествовали руки, ноги, голова и туловище. Этим наше сходство исчерпывалось.

– Мама, оставь меня! Ну, сказала и сказала. Подумаешь, какая важность, взяли из детдома. Ко мне теперь интерес только прибавится. Все будут думать, что после школы я уеду в Южную Корею и завидовать. Плохо, что ли?

– Плохо! Ты не подумала, что будут думать о нас с папой.

– О тебе с папой будут думать, что вы добрые и отзывчивые люди, пожалевшие бедную сиротку. По-моему, это классно!

– Но это не так!

– Ты уже говорила. А я тебе напомнила про зеркало. Хотите, подойдем к нему все вместе, втроем? Встанем рядышком. Не хотите… Я, мамочка, сказала то, о чем все думают. Пусть теперь не думают. О другом пусть думают, как я в Сеуле жить буду.