Тень и её демон

А потом стало темно. Разом, как будто кто-то выключил солнце. Враз ослабевшие ноги запнулись на ровном месте. Я рухнула на колени, хватаясь за сердце, в которое будто вонзили раскаленную спицу и медленно раскачивали. Проворачивали. Я уткнулась лбом в камни мостовой, и при этом не чувствуя ничего, кроме сухого горячего ветра. Реальность стиралась, будто художнику наскучила его картина на стекле, и он взял в руки мокрую тряпку. Размашисто, резко обнажилась ломкая изнанка мира. Затем и она пошла трещинами, осыпалась. Острые грани чуждой мне реальности ранили и истязали. Я закричала.

Все, что я могла видеть — темные глаза того, кто призвал меня. Его взгляд удерживал. Приказывал. Мучил! Я рванулась к нему. Для меня намерение было движением. Любой миг мог длиться вечность по моему желанию. Я не отказала себе удовольствии растянуть то мгновение, когда его глаза расширились от шока. Когда боль дошла до мозга, зрачок сузился в точку, а две грязно-фиолетовые лужи утратили осмысленное выражение. Только тогда я почувствовала облегчение.

А мир продолжал рассыпаться.

Я тону в городской тени. Или Города тень — во мне?

Я тону в городской тени. Или Города тень — во мне?Чернота зияет — точка зрачка — в аметистовой глубине,Перепутаны строчки и нитки мелодий, обрывков дорог,Кто отец, кто сестра, кто мне друг, и кто же мне Бог?Вся я — лишь отраженье в холоде сотен чужих зеркал,Я могла быть другой. Только этого мне никто не сказал,Город топит Разлив — лишь луной потревоженная вода,

Но в Разлив не бывает удачи, полнит улицы темнота.Город откроет в сырой черноте тысячи красных глаз-фонарей,Пусть меня не полюбят, но Тени хозяйской не сыщешь верней,Тень моя — тоже город, черная шерсть и провалы алеющих глаз,Может, это мое проклятье. А быть может — единственный шанс.Чьих пальцев еще не бывало на нитях и лесках моих путей,

Кто не дергал за нитки, бросая под ноги, кто не был сильней,Их имен вряд ли вспомнить смогу больше тройки наперечет.Я давно поняла — ты себя не спасешь, и никто тебя не спасет.Первый раз убивать — больно, будто сердце вырвать себе самому,С каждым разом все легче, все глубже и дальше падать во Тьму,Тень мурлыкает, жмется, и разевает жаркую пасть: «Молодец!»,Я рукой прикрываю глаза. Ведь я знаю, что скоро наступит конец.

Стоит смерти принцесса. Стоит жизни любая благая цель,В океане интриг, что бездонным казался, виднеется мель,Я шагаю вперед, сбросив нитки и лески. Топит сознание боль.«Мне хотелось так мало — лишь Вашей любви, мой Король».София Баюн

Эпилог

Тонкий газетный лист дрожал в руках, из-за чего строчки плыли и извивались, как речные змеи, а буквы играли в чехарду. А что еще хуже — он совершенно одуряюще пах типографский краской, пальцы пачкались чёрным. Шеф-искатель, должно быть, извел годовой запас краски на допечатки тиража последнего выпуска «Королевского вестника». И весь он был посвящен одному безумному дню, который подвел черту под жизнью Безумного короля.

«Король мертв, принц получил помилование, барьер разрушен — хроника дня, когда все изменилось».