Тень Камбера

— Думаю, что желания твоего сына, дядя, не вызывают сомнения, — сказал Келсон. — И это правильно, поскольку ты — один из самых благородных рыцарей, которых я знаю. Могу я передать тебе честь выполнить эту обязанность по отношению к сыну?

Нигель с трудом сдержал широкую улыбку, кивая королю, и легко поднялся на ноги.

— Это высокая честь для меня, сир.

— Это право отца, если он сам является рыцарем, — ответил Келсон. — Встань рядом со мной. Конал, каким мечом ты хочешь быть посвящен в рыцари?

Серые глаза Конала метнулись в сторону меча, который Келсон держал в руках, затем он перевел взгляд на лицо отца.

— Со всем уважением к вам, государь, я хотел бы быть посвящен мечом моего отца.

— Пусть будет так.

По залу прокатилась волна одобрения, когда собравшиеся поняли, что должно произойти. Казалось, лицо Конала излучает свет, когда он поднял глаза, чтобы встретиться взглядом с Нигелем, глядя, как отец извлекает из ножен свой меч, отличившийся в битвах не меньше, чем меч Келсона, известный магией Халдейнов. И Джехана, и Мерауд, мать Конала, пытались сморгнуть слезы, когда Нигель почтительно поцеловал клинок, а затем поднял его над головой сына.

— Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, будь благородным и честным рыцарем, — сказал Нигель, дотрагиваясь мечом до каждого из плеч Конала, а затем до макушки. — Встаньте, сэр Конал Халдейн.

Келсон улыбнулся и сказал подобающие слова поздравления, когда мать Конала застегивала у него на талии новый белый пояс, а отец вручил ему меч, который вынес его брат Рори. Но мысли Келсона уже перенеслись на следующего кандидата, с которым его объединяло гораздо более сильное духовное родство, чем кровное со старшим кузеном. В конце зала теперь появился Дугал. Вместе в другими кандидатами он ждал, когда его вызовут. Келсон послал ему направленный ментальный импульс, такой, который мог уловить только Дугал, кому он и предназначался. Келсон поприветствовал друга перед тем, как снова обратить свое внимание на Конала и пристегнуть ножны к поясу. Конал снова преклонил колена и поклялся королю в верности:

— Я, Конал, принц Гвиннеда, признаю себя твоим вассалом. Моя жизнь и плоть принадлежат тебе. Я клянусь почитать тебя. Я буду молиться, чтобы жить и умереть за тебя, в борьбе с любым врагом. Да поможет мне Бог.

Обычная угрюмость Конала не омрачила торжественности момента. От него, казалось, не осталось и следа. Келсон ответил своей клятвой, обещая справедливость и защиту в ответ на преданность Конала, а затем предложил Коналу подняться, произнося слова поздравления. Он позволил Коналу насладиться минутой единоличного триумфа. Родители и братья обняли его, поздравляя с вступлением в ряды взрослых. И только когда Конал занял место на возвышении справа от короля за Нигелем, Келсон посмотрел на Моргана, стоявшего у него за спиной. Заметив легкий кивок Келсона, Морган вышел вперед.

— Герцог Аларик, насколько мне известно, именно ты намеревался посвятить следующего кандидата в рыцари. Пожалуйста, подведи его к нам.

Морган направился через зал к месту, где стоял Дугал. Его продвижение сопровождалось шепотом собравшихся гостей. Многие с любопытством поглядывали в сторону Дункана, теперь признанного законным отцом Дугала, но было очевидно: он не собирается принимать участие в посвящении своего сына в рыцари. По мнению большинства людей, все стало на свои места, хотя, несмотря на решение трибунала архиепископов, странность того, что у епископа есть законный сын, все еще вызывала раздражение некоторых. Акт легитимизации мог снять последние юридические и религиозные препятствия к принятию Дугала, акколаде и наследованию титулов отца. Но всегда останутся те, кто будут шептаться за его спиной, в особенности после того, как его принадлежность к Дерини станет все более явственной..

К счастью, большинство людей еще не поняли этой связи, точно так же, как большинство до сих пор предпочитало верить, что Дункан на самом деле не относится к Дерини, раз никаких доказательств не представлялось публично.

Дункан, конечно, присутствовал, но попытался походить на обычного гостя, поскольку его епископский сан мог бы помешать его сына быть принятым при дворе. Он не стоял на возвышении, как подобало епископу и герцогу, а выбрал скромное место среди лиц менее благородного происхождения, пришедших понаблюдать за церемонией, и не собирался принимать в ней участия ни в какой роли. Он также сменил свою обычную пурпурную рясу на серую тунику и брюки традиционного кроя. Через левое плечо была перекинута накидка из шерстяной клетчатой ткани, цветов Маклайнов — зеленая, с черным и белым. Серая шапочка прикрывала каштановые волосы с тонзурой, и поля он отогнул так, чтобы скрыть простую серебряную диадему с крестом, являвшуюся единственным свидетельством его ранга герцога и епископа.