Тень ночи

Такая же песочница стояла и на моем столе. Чернильница была всего одна. Пытаясь освоить росчерки и завитушки почерка Елизаветинской эпохи, я опустошила четверть ее содержимого и извела три пера. А ведь составление списка дел должно было бы занять у меня всего несколько минут. Будучи историком, я годами читала старинный почерк разных людей и точно знала, как должны выглядеть буквы, какие слова употреблялись тогда чаще всего. Грамматика того времени еще не обросла словарями и правилами, и ошибочность написания была мне вполне простительна.

Я быстро убедилась: мало теоретически знать особенности письма той эпохи. Нужно самой уметь писать, как писали жившие тогда. Я потратила немало лет, чтобы стать профессионалом в своей области, но сейчас снова превратилась в студентку. Только теперь моей целью было не получение знаний о прошлом, а умение в нем жить. Письмо гусиным пером быстро сбило мою ученую спесь. Какие там успехи! Глаза бы мои не смотрели на отвратительные каракули, покрывавшие первую страницу записной книжки. Сегодня утром Мэтью вручил мне эту книжку, сказав:

– Вот тебе эквивалент ноутбука Елизаветинских времен. Ты женщина грамотная, а значит, тебе найдется, что́ сюда записать.

Я похрустела переплетом этой не слишком толстой книжицы, насладилась резким запахом старинной бумаги. Благочестивые женщины елизаветинских времен часто записывали в такие книжечки молитвы.

Диана

Первая буква моего имени получилась отвратительно жирной, а когда я дошла до последнего «а», в пере не осталось чернил. Я добросовестно старалась подражать лучшим образцам наклонного почерка того времени. Моя рука двигалась гораздо медленнее, чем рука Мэтью, когда он писал письма своим волнообразным «секретарским» почерком. Так писали юристы, врачи и другие профессионалы, но для меня сейчас эта манера письма была слишком трудной.

Бишоп

Фамилию свою я написала уже красивее. Я улыбнулась, однако тут же погасила улыбку и зачеркнула написанное. Я же вышла замуж. Обмакнув перо, я написала другую фамилию:

де Клермон

Диана де Клермон. Это словосочетание превращало меня из историка в графиню. И тут, как назло, с пера на страницу упала чернильная капля. Я чуть не выругалась, увидев свежую кляксу. К счастью, она не попала на фамилию де Клермон. Но я находилась в Англии, и эта фамилия никак не могла быть моей. Я размазала кляксу, закрыв недавно выведенные буквы, хотя при желании их можно было прочитать. Положив руку поудобнее, я вывела правильную фамилию.

Ройдон

Теперь я именовалась так. Диана Ройдон, жена одного из самых малоизвестных и загадочных фигур, связанных с таинственной Школой ночи. Я критически оглядела написанное. Мой почерк был хуже некуда. Он даже отдаленно не напоминал аккуратный круглый почерк химика Роберта Бойля или почерк его талантливой сестры Кэтрин. Я надеялась, что в конце XVI века женский почерк был более неряшливым, чем столетие спустя. Еще несколько слов, завитушка в конце, и для первого раза, пожалуй, хватит.

Ее книжка

Снаружи послышались мужские голоса. Я отложила перо и, морща лоб, подошла к окну.

Внизу разговаривали Мэтью и Уолтер. Оконные стекла заглушали их слова, но разговор явно был не из приятных. Я это поняла по измученному лицу Мэтью и ощетинившимся бровям Уолтера. Когда Мэтью махнул рукой и собрался уйти, Уолтер его задержал.

Мэтью был чем-то удручен. Это состояние охватило его с утра, едва ему принесли первую порцию дневной корреспонденции. Мэтью впал в прострацию. Он держал сумку с письмами, не торопясь ее открывать. Мне он объяснил, что это всего-навсего обычные письма, касающиеся его владений, однако я не слишком поверила его словам. Похоже, там были не только требования своевременно оплатить счета и налоги.

Я приложила теплую ладонь к холодному стеклу, словно оно было единственной преградой между мною и Мэтью. Разница температур напомнила мне о контрасте между теплокровной ведьмой и вампиром с холодной кровью. Я вернулась за стол и снова взяла перо.

– Ты все-таки решила оставить свой след в шестнадцатом веке, – сказал Мэтью.

Он появился так быстро, словно прошел сквозь стену. Мэтью улыбался уголком рта, но не мог полностью скрыть владевшего им напряжения.

– Я до сих пор сомневаюсь, стоит ли оставлять вещественное доказательство моего пребывания в этом веке, – призналась я. – Будущим исследователям оно может показаться весьма странным.

Кит сразу заподозрил, что со мной что-то не так.

– Не беспокойся. Твоя записная книжка не покинет пределов нашего дома, – сказал Мэтью, разглядывая письма у себя на столе.

– Ты не можешь за это поручиться, – возразила я.

– Знаешь, Диана, пусть история сама заботится о себе, – решительно проговорил Мэтью, словно закрывая этот вопрос.

Но я не могла отмахнуться от будущего и тревог о возможных последствиях нашего вторжения в прошлое. Кто знает, как они аукнутся через несколько сот лет?

– Я по-прежнему считаю, что нам никак нельзя отдавать Киту шахматную фигуру.