Тень ночи

– Мне надо узнавать, кто прислал это сокровище? – спросил Мэтью, забирая листок с запиской.

– Думаю, ты и так догадался. – Галлоглас окинул меня взглядом и прищурился. – Тетушка, у вас в гостях что-то произошло? Вид у вас какой-то измученный.

– Просто устала, – ответила я, отмахиваясь от дальнейших расспросов.

Швабра имела не только язык, но и зубы, и, когда мой палец оказался в щенячьей досягаемости, я узнала, что подарок умеет кусаться.

– Ой! – вскрикнула я.

– Это надо прекращать!

Мэтью скомкал записку и швырнул на пол. Щенок радостно затявкал и бросился к новой игрушке.

– Что было в записке? – спросила я.

Как и Мэтью, я сразу догадалась, чей это подарок.

– «Ich bin Lobero. Ich will euch aus den Schatten der Nacht zu schützen», – равнодушно произнес немецкие фразы Мэтью.

– Ну почему он упорно продолжает писать по-немецки? – фыркнула я. – Ведь знает же Рудольф, что я с трудом понимаю немецкий.

– Его величеству доставляет удовольствие сознавать, что я вынужден переводить его признания в любви.

Я поморщилась:

– И как это звучит в переводе?

– «Меня зовут Лоберо. Я защищу тебя от тени ночи».

– А это имя что-нибудь значит?

Мне вспомнились слова Изабо о важности имен. Боже, как давно это было!

– В переводе с испанского, тетушка, оно означает «охотник на волков». – Галлоглас взял щенка на руки. – Этот пушистый комок – щенок венгерской овчарки. Они действительно вырастают в больших собак, способных завалить медведя. Отличаются невероятной преданностью хозяевам. Службу свою несут по ночам.

– Медведя? Вот это здорово! Когда мы привезем его в Лондон, я раздобуду поводок и поведу Лоберо на травлю медведя. Пусть учится, – строил восторженные планы Джек. – А правда, Лоберо – красивое имя? Мастер Шекспир наверняка захочет вставить это имя в свою новую пьесу. – Джек потянулся к щенку, и Галлоглас охотно отдал ему извивающийся белый комок. – Энни! Теперь моя очередь кормить Лоберо! – Джек устремился вверх по лестнице, крепко прижимая к себе щенка.

– Увести их на несколько часов? – спросил Галлоглас, увидев лицо Мэтью, предвещавшее бурю.

– Дом Болдуина пустует?

– Если ты спрашиваешь о жильцах, то да.

– Уводи всех, – распорядился Мэтью, снимая с меня плащ, который я забыла снять.

– Даже Лоберо?

– В особенности Лоберо.

За ужином Джек трещал как сорока, успевая пихать локтями Энни и кормить щенка, изобретая для этого поистине оккультные методы. Детская возня и щенячьи восторги отвлекали мое внимание. Меж тем я чувствовала: Мэтью решил поменять планы на вечер. С одной стороны, он был стайным животным, и какая-то часть его личности наслаждалась заботой о безопасности стаи. А с другой – он оставался хищником, и я чувствовала, что окажусь его сегодняшней добычей. Чувство было не из приятных. Хищник в Мэтью перевесил. Он выпроводил из дому всех, включая Терезу и Каролину.

– Зачем ты их всех выгнал? – спросила я.

Мы сидели у камина в гостиной второго этажа. В воздухе до сих пор вкусно пахло недавним ужином.

– Что произошло днем? – поинтересовался Мэтью.

– Вначале ответь на мой вопрос.

– Не дави на меня. Особенно сегодня, – предостерег меня Мэтью.

– Думаешь, мой день был легким?

Между нами потрескивали туго натянутые черные и голубые нити. К этой зловещей картине примешивались тягостные ощущения.

– Не думаю. – Упершись ногами, Мэтью шумно отодвинулся вместе со стулом. – Но ты что-то от меня скрываешь. Диана, что у тебя произошло во время встречи с тем колдуном? – (Я молча смотрела на мужа.) – Диана, я жду.

– Ты можешь ждать, пока ад не остынет. Мэтью, я тебе не служанка. Я первой задала вопрос.

Нити приобрели пурпурный цвет. Они перекручивались, а их узор делался все искаженнее.

– Я отослал всех, чтобы поговорить с тобой наедине. Теперь ответь, что там было?

Запах гвоздики, исходивший от него, стал удушающим.

– Я видела Голема. Познакомилась с его создателем, еврейским прядильщиком Авраамом. Он, как и я, владеет силой оживления.

– Я тебе уже говорил: мне не нравится, когда ты играешь с жизнью и смертью.

Мэтью налил себе еще вина.

– Ты сам играешь с ними постоянно, и я это принимаю как часть твоей природы. Тебе придется принять это и во мне.

– А этот Авраам? Кто он такой? – сердито спросил Мэтью.

– Мэтью, никак ты вздумал ревновать меня к другому прядильщику?

– Ревновать? Это чувство свойственно теплокровным. Я давно его утратил. – Он глотнул вина.

– Мы не впервые проводим время порознь. Ты занимаешься делами Конгрегации и своего отца. Я – своими. Почему этот день должен отличаться от всех прочих?