Тень предателя

Мазер покачал головой и пожал плечами.

— Я все равно узнаю, рано или поздно. Можете быть в этом уверены, — сказал Маркс.

— В таком случае проинформируйте и меня тоже, — ответил Мазер, явно бравируя. В присутствии Маркса ему хотелось — и тем сильнее, чем больше он этому сопротивлялся, — выставить себя паршивеньким, слабым человечком, хлыщом, который уже противен самому себе. — Как я уже сказал сегодня Анне, никто из нас не может сказать, что он полностью невиновен.

Что бы это значило, подумал Маркс. Он не собирался позволить этому лжецу и притворщику водить себя за нос. Откинувшись на стуле и сложив руки, он почувствовал всей спиной неприятную жесткость спинки, впившейся в позвоночник. Маркс улыбнулся, чтобы не выдать себя.

— Я невежда, — сказал он Мазеру. — Объясните мне, кто такой Агамемнон?

Мазер сразу догадался, откуда Марксу это известно.

— Согласно легенде, он был предводителем греков в Троянской войне. Вернувшись, был убит женой и ее любовником… — Он умолк, увидев по лицу Маркса, что это произвело на него впечатление, столь же сильное, как от неожиданного удара.

— О, Господи! — невольно воскликнул Мазер.

Маркс молча смотрел на него и ждал.

— Я не любовник Джанет Бредли, — очень тихо промолвил Мазер.

Впервые Маркс уловил что-то человеческое в нем и был взволнован.

— Что вы имели в виду, когда в таверне сказали: «Агамемнон умер сегодня вечером».

— Это слова из поэмы Элиота…

— Я знаю это, — оборвал его Маркс. С него хватит поэзии на сегодня, подумал он. — Я спрашиваю вас, что вы имели в виду?

— Я не собираюсь вам этого говорить. Ребята ничего не знали, да и сам я тоже не знал этого тогда. Я могу придумать сейчас что угодно и вам придется мне поверить. Это очень личное, сэр, и никого не касается. Но я не думал о Питере Бредли, когда произносил эти слова. Я думал о себе. — Мазер вскочил. — Черт побери! Я сказал вам все, что собирался сказать. Вы не мой психиатр или духовник. Дайте мне описать этого зверя, которого я для вас увидел. А потом занимайтесь своей работой, а мне оставьте мою.

Маркс с нарочитой небрежностью вынул из кармана блокнот и ручку.

Мазер в деталях, полагаясь на свою память, повторил описание человека по имени Джерри, каким он обрисовал его Анне, включая его странный нос, за который его, возможно, таскали в детстве, и добавил, что Джерри мог сам его повредить, например, упав.

Это было, подумал Маркс, довольно красочное описание человека, которое под силу лишь художнику.

— А теперь, где он был, когда вы увидели его, профессор?

Мазер разгадал ловушку, в которую по собственной воле чуть не угодил. В сумерках на улице, едва ли можно так хорошо разглядеть человека.

— Когда я спускался с крыльца, он стоял на улице и смотрел на дом Бредли. Он напомнил мне одного русского дипломата, о котором я забыл. Но, проходя мимо него, я удивился, что ему нужно в этом квартале.

— Куда он направился?

— Я не столь любопытен, лейтенант, к тому же я тут же забыл о нем, пока теперь Анна не напомнила. — Видит Бог, как он старался забыть о Джерри после того, как покинул дом Бредли!

— Что в его описании Анной Руссо заставило вас подумать о нем? — прямо спросил Маркс. — Показания Анны были примечательны тем, что она практически не смогла описать этого человека.

Мазер какое-то мгновение молчал, йогом со смехом сказал:

— Видимо, запах жвачной резинки. Человек, которого я видел, положил в рот пластинку жвачной резинки.

— Истинно русская примета, — не мог не съязвить Маркс, подумав, что лобовой атакой этого типа не возьмешь. Он, даже говоря правду, лжет. Легче поймать каплю ртути, чем его, если нет бесспорных улик. Он в мельчайших подробностях описал этого совсем постороннего ему человека. Он даже заметил его уродливый нос. Если они виделись раньше, зачем скрывать? Если же он с ним в сговоре, тогда зачем так подробно рассказывать о нем?

Маркс спрятал блокнот и встал.

— Утром прежде всего, профессор, приходите в полицейский участок на Хьюстон-стрит. Мы сделаем фоторобот, а вам с мисс Руссо необходимо посмотреть на него.

«Истинно русская примета», — раздумывал Мазер над язвительной репликой детектива, как только тот ушел. У него осталось неприятное чувство: не будь подтверждения Анны относительно жевательной резинки, детектив прервал бы его описание этого человека именно в этом месте, посчитав несущественным, и забыл бы об этом, решив, что Эрик Мазер снова выдумывает, чтобы привлечь к себе внимание.

Ожидая, что Маркс придет к нему в этот вечер, Мазер старался настроить себя на то, что скажет детективу всю правду. Но мысль, что в газетах на самом видном месте будет помещена его фотография, его личности, жалкой и достойной презрения, была для него страшнее смерти.