Тень твоего поцелуя

Но он тридцатилетний мужчина, а она восемнадцатилетняя девушка. Не особенно большая разница. Гораздо меньшая, чем во многих браках. В некоторых случаях женщины выходили за мужчин, годившихся им в дедушки. Кроме того, о желаниях невесты обычно никто не спрашивал. Правда, Луиза отказалась от подобного брака.

Но почему он думает о женитьбе? Правда, иногда ему приходило в голову нечто подобное, и он гадал, какая именно женщина ему подойдет, но на ум приходили только Пен, Пиппа и Джиневра, его мачеха. Все они обладали определенными качествами, которые казались ему необходимыми в жене. Равные партнеры в браке, одинаково еретичны, они были умны, остроумны, забавны и ни в чем не уступали мужчинам.

Подгоняя лошадь, Робин мрачно размышлял о том, что так и не встретил женщину, похожую на своих родственниц, что, возможно, и было причиной отсутствия у него интереса к женитьбе. Он никогда не учитывал это. А вот теперь…

Луиза.

Нет, ничего из этого не выйдет. Он в жизни не получит разрешения ее родных, даже если попросит. Вероятно, заменяет ей отца именно Лайонел Аштон, так что спрашивать следует его. А это означает, что Робин окажется в настоящем змеином гнезде.

Кто такой Лайонел Аштон? Если он на стороне Елизаветы и истинно ей сочувствует, может, и не станет противиться такому предложению. Но если он шпион самого испанского дьявола, непременно позаботится о том, чтобы Робина повесили или оставили лежать в сточной канаве с перерезанным горлом, прежде чем согласится выслушать подобное предложение. И если Аштон действительно тот, кем кажется, Робин не желает иметь ничего общего с тем, кто находится под его влиянием. Даже если это Луиза, к которой так влечет самого Робина.

– Все в порядке, милорд?

Робин внезапно осознал, что стоит посреди конного двора, похлопывая хлыстом по сапогу и глядя в никуда. Конюх, принявший коня, с любопытством поглядывал на него.

– Да… да… – раздраженно бросил Робин. – Лошадь мне понадобится через полчаса.

Он нырнул под арку, ведущую к одному из внутренних дворов дворца, и, выбросив из головы все мысли о Луизе, сосредоточился на том, что скажет Пиппе.

Нужно быть с ней откровенным. Рассказать о намеках Лайонела. Она непременно скажет ему все, что знает или подозревает. О чем догадывается. Если он станет избегать всех упоминаний о ее странной и, по его мнению, опасной близости с Аштоном, они смогут спокойно и по-деловому обсудить создавшееся положение.

Если сестру что-то связывает с Аштоном, ей будет трудно услышать, что он, вероятно, испанский шпион, а не просто придворный из свиты Филиппа, но Пиппа достаточно хорошо знала тот мир, в котором жила, чтобы не справиться с обрушившейся на нее новостью. Она сама говорила, что всякий должен приспосабливаться, что честность слишком дорого обходится. Иллюзий у нее не осталось. Она сумеет вынести удар. Смириться с сознанием того, что Лайонел ее использует.

Робин от всей души надеялся, что сестра не более чем флиртовала с этим человеком. Хоть бы оказалось, что все это время глаза у нее были открыты, что она понимала и принимала тот факт, что Аштон – враг, даже если ее тянуло к нему. Неужели она не сумела уберечься от близости с ним?

Он поспешил наверх, прислушиваясь к шороху шпалер, развеваемых сквозняками, игнорируя толпы людей, заполнивших коридоры. Остановившись у двери Пиппы, он громко постучал и дернул за ручку. Дверь оказалась закрытой на внутренний засов.

– Пиппа, это я.

Никто не ответил. Он снова подергал за ручку.

– Пиппа, ты еще спишь? Мне нужно немедленно поговорить с тобой. Через пару часов я отправляюсь в дорогу.

Большего на людях он сказать не мог. Кричать тоже не было смысла. Поэтому он снова постучал.

Дверь распахнулась. Робин переступил порог, бормоча на ходу:

– Прости, если разбудил, но мне необходимо… – Только сейчас он поднял глаза и осекся, в ужасе глядя на сестру. – Господи! Что случилось? Что с тобой, Пиппа?

Перед ним стоял призрак. На мертвенно-бледной коже набухли синие вены. В глазах сверкало безумие. Казалось, она сверхчеловеческим напряжением удерживает свое тело в вертикальном положении и, если немного расслабится, тут же рассыплется на мелкие осколки.

– Это ребенок? – всполошился Робин, не дождавшись ответа. – Тебе плохо? Ради Бога, Пиппа, отвечай!

Он схватил ее за плечи и стал трясти, пытаясь добиться хоть какой-то реакции. Потом обнял и прижал к себе, не в силах придумать ничего другого.

Пиппа молча позволяла себя держать, чувствуя, как его тепло, знакомый запах и нежность проникают сквозь страшную, непроглядную, ледяную тьму, окружившую ее после возвращения во дворец. Она знала, что должна делать, знала с первой минуты этого омерзительного откровения, но ее словно паралич сковал с тех пор, как она заперлась в спальне, лишенная возможности думать, а тем более замышлять планы.

– Ты больна? – повторил Робин, все еще не отпуская ее. – Что-то с ребенком?

Пиппа разомкнула кольцо его уютных объятий.

– Я не больна, Робин. Но должна немедленно уехать отсюда. И тебе придется мне помочь.